Проспать Судный день

— Ничего сложного, Пиликалка. Я хочу кое-что предложить Великому Герцогу. Он захочет узнать что. Так что, если мы начнем рвать друг друга на куски, а он не узнает, что именно, пока не поздно… ну, наверное, он отправит тебя к Доктору Тедди.

Это попало прямо в цель. Доктор Тедди был мелкой мерзкой тварью, работавшей на Элигора там, в Аду, изобретая новые виды особенно болезненных мучений для врагов Великого Князя. Пиликальщик встревоженно поглядел на меня, стоя на месте и потирая ручищи. Воспользовавшись моментом, я медленно встал. Что бы там ни было дальше, больше он меня безнаказанно не ударит, как в первый раз.

Рыкнув, чтобы я стоял на месте, Пиликальщик снова вышел из кабинета. Я услышал четкий щелчок замка, а потом грохот его шагов и звук его голоса. Он с кем-то говорил, видимо, по мобильному. Подняв сбитое мной кресло, я сел в него и принялся успокаивать дыхание и сердцебиение. И сказать вам не могу, как мне хотелось навешать Пиликальщику хороших пинков, несмотря на разницу в росте.

Как же тяжело вести себя умно, насколько проще быть глупым.

Спустя минуту или две он вернулся. Махнув рукой, позвал меня в коридор, а потом повел вперед, мимо неприметных дверей. Подвел к дверям лифта, похожего на грузовой, в конце коридора. Мы начали подниматься. Мелькали цифры этажей, пока мы не остановились на сорок четвертом. Двери открылись.

— Кабинет в конце, — сказал Пиликальщик.

— Ты со мной не пойдешь? А что, если я здесь нагажу, размотаю пожарный шланг или что-нибудь еще?

— Кабинет в конце, — сказал он еще раз, громче.

— Ладно, было весело, — сказал я, выходя из лифта. Я уже бывал в этом коридоре, мне были знакомы этот темно-зеленый ковер и дорогие деревянные панели на стенах. Вход в кабинет Валда действительно был в дальнем конце коридора. Двери лифта с шипением закрылись позади. А потом погас свет.

На этот раз меня не ударили. Если и ударили, то я не заметил. Я продолжал стоять, ощущать свое тело, слышал жужжание мотора лифта, но ничего не видел. Пока не загорелся огонь.

Раздался хлопок, и пламя окутало меня, вырываясь из стен, потолка и полка, будто мгновенно расцветающие огромные цветы. Наверное, газовые горелки — все, что я успел подумать, но уже ощутил, как пламя коснулось моей одежды, опалило ресницы и брови. Я прыгнул вперед, в темноту.

Хлоп! Еще больше пламени. То, что поначалу выглядело как крематорий на выходе из лифта на этаже главного босса, превратилось в каскад огня, уходящий вдаль, будто печь в виде длинного огненного тоннеля. Я уже не видел лифта, не говоря уже о том, чтобы вернуться к нему, кожа на лице и руках начала обгорать.

Какое же ты дерьмо, Элигор, только и успел подумать я.

И побежал вперед, убеждая себя, что коридор не длиннее двадцати метров, до самой двери Элигора. Едва видел что-либо перед собой, сквозь пламя, пригнул голову и старался не врезаться в стену или, прости Господи, не упасть, поскольку тогда меня поджарило бы, как курицу к ужину. Боль уже превысила порог описуемой, огонь охватил одежду и жег кожу по всему телу. Только то, что мое тело было получено со складов Небесных, позволило мне остаться живым. Я чувствовал, как стекленеют глаза, как дымятся легкие, сжимаясь до размеров перцев чипотль. Каждый нерв в моем теле кричал смертным криком, пронзительный вопль боли был таким, что, казалось, он убьет меня прежде, чем я умру от реальных повреждений.

Я бежал, казалось, метров сто, но впереди не было ничего, кроме огня. Огненный коридор все не кончался. Это означало, что я уже не в «Файв Пейдж Милл» и даже не в Сан-Джудасе. Означало, что я в…

Нет, не в Аду. Не так скоро. Если Элигору так быстро и легко удалось бы это в первый раз, я бы не выжил и меня бы сейчас здесь не было. Я не был в Аду, я был лишь внутри иллюзии своего мозга.

Не то чтобы с этого мне стало легче. Мне потребовалась вся сила воли, чтобы замедлить свой безумный бег, поскольку каждая лишняя секунда означала ощущение сгорающих прямо на костях кожи и мышц. Но бег не поможет. Мне надо найти выход. Я четко понимал, что физически я нахожусь в коридоре на сорок четвертом этаже.

Я перешел на шаг. Это было самое тяжелое из всего, что мне когда-либо доводилось делать. Выступить против отчаянных сигналов каждого нервного окончания, против боли, такой, которую никто не в силах понять, если сам этого не испытал. Но надо было делать именно так. Я выставил вперед руки, прямо в струи пламени, и пошел вдоль стены. Ощущал пальцами стену, настоящую, одновременно ощущая, как кости пальцев обугливаются, превращаются в пепел и отваливаются. Не знаю, кричал ли я, как безумный. Может, и кричал.

И наконец ударился пальцами в дверной проем. Пальцами, которые, как твердили мои завывающие от боли чувства, уже сгорели и отвалились. Я чувствовал, как мой мозг сдавливает сжимающимся от жара черепом, что все, что говорят о том, что в мозгу нет болевых рецепторов, — ужасная долбаная ложь. Я нащупал ручку двери и повернул ее, не успев подумать, что я буду делать, если дверь не откроется.

Дверь открылась. В никуда.