Просроченное завтра

Была создана химическая лаборатория для облагораживания непригодных в пищу продуктов. Они также разработали витаминные каши. Другие создавали бутылки с горючей смесью для подрыва немецких танков. А теперь я хочу рассказать вам про команду альпинистов, которые спасали купола и шпили нашего прекрасного города. Запомните их имена: Ольга Фирсова, Александр Пригожев, Алоиз Земба, а четвертый альпинист и ныне здравствует и в восемьдесят лет даже преподает студентам физкультуру. Это почетный житель Санкт-Петербурга — Михаил Михайлович Бобров. Я расскажу о нем чуть подробнее, потому что он того поистине заслуживает. Двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года проводился профсоюзный комсомольский кросс. На финише участники узнали о начале войны. Все ребята решили на следующий день собраться на митинг на оптико-механическом заводе «Прогресс». Среди них были Володя Ухов, будущий мировой рекордсмен по спортивной ходьбе, известный футболист Белов, лыжники братья Москвины. Директор завода сразу же сказал, что на фронт их не отпустит: все вы на «брони» и находитесь почти на военной службе, а если будете рыпаться, то он всех посадит на казарменное положение. Но некоторым, в том числе и Михаилу Боброву все-таки удалось уйти в армию добровольцами. Попали они в разведку штаба северо-западного фронта и побывали в тылу врага. Разведка — дело сложное: саперы открывают специальные проходы: готовят в таком случае два-три варианта, потому что тем путем, которым разведчик ушел, он уже может и не вернуться. И назначают контрольное время, как в горах, когда ходишь на восхождение — вернусь в такое-то время, вот мой маршрут. И если не вернулся, спасательная группа идет искать по этому маршруту. На войне аналогично. С одним лишь отличием — если не смог воспользоваться ни одним из маршрутов, выбирайся сам. Михаил Бобров проработал в разведке до начала сентября, был контужен и попал в госпиталь, где его нашел Алоиз. Высотные объекты начали закрывать четырнадцатого сентября и работали до середины февраля сорок второго года. Сложность была не только в опасной работе на высоте под обстрелом, но и в специфике позолоты: Исаакиевский собор и Петропавловский шпиль, там позолота сделана особым образом — даже если будете красить камуфляжной краской, а затем смывать химикатами, она останется. А позолота Адмиралтейского и Инженерного шпилей сделана тонким сусальным золотом, и вы просто смоете позолоту, поэтому их пришлось чехлить. Сверху ребятам открывалась такая картина: корабли, вмерзшие в Неву, которые отбивались от нападающих самолетов из всех орудий. На Марсовом поле, на Сенатской площади, на бастионах Петропавловской крепости стояли зенитки, а у станков стояли дети и гнали для них снаряды. Люди еле ходили и все равно шли на работу. Когда руководство принимало у альпинистов работу, стало известно, что они получали лишь карточки иждивенцев — 125 граммов хлеба, и тогда им добавили 250 граммов, но было уже поздно: Александр и Алоиз погибли, а Ольга тяжело заболела. Один Михаил не в состоянии был работать и вернулся на завод, откуда его отправили на оборону перевалов Кавказа. А летом сорок второго года Ольга немного оправилась и собрала вторую бригаду маскировщиков: они реставрировали обветшалые покрытия, а потом уже снимали всю маскировку. О прорыве блокады Михаил узнал во время боев на Кавказе и медаль «За оборону Ленинграда» он получил там же. Можно часами рассказывать о подвиге жителей блокадного Ленинграда. У нас в музее есть картотека блокадников и за каждой карточкой стоит своя тяжелая и славная история. К сожалению, с каждым годом мы убираем все больше и больше карточек. Так что, пожалуйста, любите своих бабушек, покуда они живы.

Это уж точно экскурсовод сказала лично Стасу с Аленой. Они вышли из музея и с минуту молчали. Теперь Стас не сжимал ее пальцы, а наглаживал руку, которой она за него держалась. Движения его оставались по-прежнему нервными, и Алене хотелось поймать его ладонь свободной рукой и остановить, но она не смела этого сделать и решила просто разговорить его.

— Расскажи про свою бабушку? — спросила она единственное, что сейчас приходило на ум и было уместно.

Рука Стаса замерла и через секунду он спрятал ее в карман. Алена сильнее ухватилась за его локоть, испугавшись, что он вырвет и вторую руку.

— Мы не любим об этом говорить, — ответил он, глядя вперед мимо прохожих. — Но если ты хочешь…

Алена не знала, хочет ли она семейных хроник, выдаваемых таким тоном, будто ее отчитывали за что-то. Однако ж Стас продолжил и без ее кивка, и голос его вскоре стал натужно-небрежным.