Простая история

Когда гости наелись так, что больше не могли проглотить ни кусочка, они запели шуточную песню на мотив старых пасхальных песнопений. Мине показалось странным, что люди могут так хохотать над словами, не имеющими смысла. Ее отцу пришлось не по душе, что молодежь настолько отошла от обычаев предков: сидят за столом с непокрытыми головами, осмеливаются делать пасхальную службу предметом шуток. Но при виде того, что новая родня нисколько не шокирована и веселится от души, он успокоился. Ведь Борух-Меир был богобоязненным евреем, который никогда не позволил бы себе смеяться там, где смеяться не следует.

Борух-Меир обнял сына и весь сиял от радости. То, что Гиршл сидит рядом с Миной, а сам он и Цирл сидят рядом с Цимлихами, что на столе много вкусной еды, с удовольствием поглощаемой присутствующими, наполнило его благодарностью к сыну. До самого последнего времени он серьезно опасался, что затеянные им переговоры о приданом окажутся напрасными, что свадьба не состоится.

А Цирл не сводила глаз с Боруха-Меира. Другие женщины, вероятно, не позволяли бы себе на помолвке сына смотреть только на своего мужа. Но и Борух-Меир не был обыкновенным мужем! В свои 47 лет он оставался молод и телом, и душой. Цирл была под стать ему. Ей нельзя было дать ее 48 лет. Лицо ее казалось умытым свежей дождевой водой, а глаза — очищенными свежим белком. Как могли мы до сих пор ничего не сказать о глазах Цирл? Их у нее была всего пара, но сила, заключавшаяся в ее взгляде, была очень велика, особенно сейчас, когда она не сводила глаз с Боруха-Меира. В то же время она держала в поле зрения Мину, к которой прониклась особой симпатией за то, что та согласилась стать ее невесткой, спасая тем самым Гиршла от Блюмы.

«Подумать только, — размышлял Гиршл, — я всегда был убежден, что никакие свахи не поймают меня в свои сети. Вот я и попался! Как я теперь смогу разговаривать с Блюмой, как взгляну ей в лицо? О, если бы ускользнуть сейчас домой, закрыть лицо руками и прислушиваться к ее шагам в соседней комнате!» Конечно, ее уже там нет, но когда Гиршл думал о ней, ему казалось, что она все еще живет в их доме.

Веселье между тем становилось все более шумным. Борух-Меир уже послал в свою лавку за миндальной настойкой и изюмным вином. Пьющие пили, непьющие ели. Уже мало кто мог вспомнить, что явилось причиной этого пира.

Гимпл Курц, разглядывая свой стакан, сказал Софье:

— Знаете, я не возражал бы против того, чтобы мой стаканчик был побольше.

— Дело поправимое, — возразила Софья. — Надо чаще его наполнять. К чему вам больший стакан?

Курц кивнул, как будто его вера в человеческий разум была восстановлена, и подтвердил:

— Действительно, Софья, к чему?

— Дело в том, — вмешался Лейбуш Чертковер, — что, если бы у него была посуда побольше, ее можно было бы использовать как банную шайку.

— Шайка у меня уже есть, — заявил Курц. — Единственное, что мне еще нужно, — это березовый веник!

Мотши Шайнбард постучал костылем об пол и сказал:

— Береги бороду, Лейбуш,

— Отпусти собственную, — отреагировал Лейбуш, хватаясь за подбородок, — чего тебе от моей понадобилось?

— Сделать из нее банный веник.

— Пусть твой костыль сгниет в аду, Мотши, если Гимплиных усов не хватит на десять мужиков его комплекции.

— Мой костыль тут ни при чем, — сказал Мотши. — Черт найдет ему лучшее применение. С помощью моего костыля он раскочегарит адское пламя для таких святош, как ты.

— Выпьем, господа! Пьем до дна! — воскликнул Гильденхорн, щелкая пальцем по стоявшему перед ним графину с вином.

— За твое здоровье, Гимпи! — поднял свой бокал Лейбуш.

— И за твое, Лейбуш! — откликнулся Курц. — Да позволено нам будет…

— …испить райское вино, не пролив ни капли, — закончил Лейбуш.

— Аминь, во имя всех евреев, — сказал Айзи Геллер.

— Аминь и еще раз аминь! — поддержал его Мотши Шайнбард.

— За ваше здоровье, — обратился Курц к Гедалье.

— Да позволено нам будет…

— …чтобы, — подхватил Лейбуш.

— …чтобы Господь смилостивился над нами, грешными!

— …и над нашим дорогим Гиршлом! — закончил Гильденхорн.

— Гиршл, налей себе вина, — предложил жениху Лейбуш.

…«Что делать? — думал Гиршл. — Надо терпеть до конца. Вероятно, брат моей матери был не совсем сумасшедшим, когда сбежал в лес. Возможно, он сделал это сознательно, находясь в здравом уме!»

Балобан осмотрел Гиршла с головы до ног и заявил:

— Я читаю ваши мысли, господин Гурвиц. Я читаю каждую вашу мысль. Вы у меня как на ладони.

Гиршл покраснел.