Погибло много людей. Слишком много. Что значит одна жизнь?
В тот момент моя любовь к Эвилу подверглась переосмыслению. Я была его адвокатом и одновременно с тем – прокурором. Одна моя половина пыталась здравым голосом утверждать, что война – это всегда потери и кровь и я была наивна, если думала, что
Я держалась, пока не увидела в полях целое стало сгоревших коров. Тут же были и пастухи, и собаки, и пара ребятишек. Не знаю, почему это стало последней каплей, но вид покалеченных животных стал той соломинкой, что сломал шею верблюду. Самое омерзительное, что некоторые из них были живы и…
Нет, не хочу пересказывать эти ужасы. Хочу забыть. Или проснуться далеко отсюда и понять, что всё увиденное только сон. Видеть чужие страдания для меня всегда было приблизительно тоже самое, что страдать самой. Невыносимо было сделать то, что я сделала – но ещё хуже просто пролететь над страдающими безвинными душами. Да, мы ежедневно убиваем животных, чтобы их есть и всё же, я надеюсь, что они умирают куда менее мучительно.
Я заставила Молнию извергнуть пламя, отпуская души несчастных, если таковые всё же есть, в Долину Смерти. И во мне самой в тот момент словно что-то сломалось. Или, напротив, родилось – ярость, подобной которой я раньше не знала никогда.
В тот момент я не осознавала, что эта ярость не совсем мне принадлежит. Что не я её источник – а яростный зверь, чёрной тенью несущийся над землёй.
Я представлялась себе карающей дланью, готовой опуститься на голову моему любимому супругу.
Наивная, я понятия не имела о том, что мне ждёт…
Глава 29
Было чувство, будто солнце закрыло туча, но вскоре чёрная тень летела уже передо мной. Теперь над землёй плыло не два острых крыла, а четыре. Выгнув голову, мне удалось увидеть Пламя. Резкий крик-полусвист словно кинжал пронёсся надо мной и Молнией и без слов мы обе поняли сигнал. Нас просили снизиться. Молния пыталась заартачиться и проявить своеволие, но всё же подчинилась моему мысленному приказу. Сама я была слишком сердита и встревожена, чтобы проявлять характер.
Я надеялась, что первым, кого увижу, будет Эвил, а не его брат. Вид у Атайрона всегда был дикий, грозный и нелюдимый и, даже находясь в самом отвратительном настроении я не отважилась закатить сцену. Да и прав на неё в случае с Чернокнижником было меньше.
Хотя… я все-таки королева? И у меня может быть свой взгляд на политику! Так что…
Скользнув на землю, тяжело дыша от гнева и усталости, я дожидалась, пока Атайрон приблизится. Он выглядел… тёмным. Казалось, нечто мрачное и жуткое движется впереди его высокой, сухопарой фигуры, как духота и полный штиль разливаются в воздухе перед самой грозой.
Вопреки моим ожиданиям, подойдя, он не проронил ни слова, даже просто не поприветствовал, лишь не сводил с меня будто обведённых чёрной тушью, глаз. В его взгляде сквозило нетерпеливое ожидание и… что-то ещё, отчего меня кольнуло дурным предчувствием.
Атайрон явно ждал, чтобы я первой подняла мяч, вступив в беседу. И я не стала с этим долго тянуть.
– Что здесь происходит?! Вы половину страны обратили в руины, уничтожив столько невинных людей? Атайрон, вы что – с ума сошли?! Как всё это понимать?
– Понимать? – нахмурился он. – Разве кому-то нужно, чтобы ты что-то понимала?
– Ты сейчас издеваешься надо мной, что ли? Мне нужно это понять!
– О! Я легко могу объяснить…
– Эвил заверял меня, что это не война, не нападение, а всего лишь карательная акция, направленная на конкретных людей. Он обещал, что всё дело ограничится нападением на один замок, но то, что я видела, пролетая над землями Розовых Песков, мало походит на локальную операцию. Куда больше смахивает на геноцид!
Атайрон, наклонив голову, резко стянул кожаные перчатки с рук. Не глядя на меня, коротко сообщил:
– К тому, чему ты стала свидетелем, Эвил, увы, не имеет отношения.
Я в недоумении воззрилась на моего нелюбезного шурина.
– Я не понимаю…
– Да. Это предсказуемо, – в кривой усмешке на его лице не было ни тени веселья.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Хочу? О, нет. Но у меня, кажется, нет другого выбора, как лично сообщить тебе пренеприятную новость.
– Какую новость?
Губы плохо слушались от волнения, хотя я не была готова поверить в самое страшное. Я даже думать боялась, что…
– То, что ты назвала геноцидом (хоть понятие не совсем знакомое, но я могу догадаться, что ты имеешь ввиду) – это моя месть за случившееся с моим братом.
Меня охватила нервная дрожь:
– Атайрон, где Эвил?! – от волнения голос срывался на крик.