Прости, малышка... (СИ)

Хотя я дал поручение Бизону лично проследить за ситуацией с Асей сегодня вечером, меня все равно гложет какое-то неприятное предчувствие, от которого не могу избавиться всю дорогу до дома, поэтому пока мы едем с Олесей ко мне на квартиру, я просто угрюмо молчу. К тому же у меня из головы не выходит разговор с Амалией, точнее то, что отец сказал про нас. Почему он так решил? Я думал, у меня нормальные отношения, как у всех, и вряд ли он был в курсе моих многочисленных похождений. Хотя, Гаврилов был очень проницательным человеком, и что греха таить, оказывал на меня огромное влияние. Во всем. В бизнесе, семье и даже выборе девушек. С его подачи я убедил себя, что женщина должна соответствовать моему статусу по внешности, достатку и манерам, чтобы я мог держать планку. Вот эти светские акулы и вились вокруг меня стаями, а я только выбирал, какую хочу в данный момент. Все, кроме моей девушки, конечно. У неё был особый статус, особые права на меня, мое личное время и пространство, хотя она не слишком на него посягала, если быть честным.

И вот сейчас, находясь рядом с ней, в машине, я думаю — почему?

Почему за эти пять лет мы, вместо того, чтобы сблизиться, наоборот так отдалились? Что между нами осталось? Привычка? Хороший секс? Поддержка положения? Её родители ещё не в курсе о нашей помолвке. Почему, опять же? Не стоило ей разве сразу сообщить о том, что выходит замуж за меня — своего любимого человека? И так ли это на самом деле?

Откуда, блять, во мне эта сентиментальность? Пора завязывать эту мыльную оперу. Только выясню напоследок, так, для успокоения души…

— Почему ты выходишь за меня?

Олеся зависла в своем телефоне и не сразу отрывается от него.

— Ты слышишь меня?

— Да, я слышу. Что за вопрос?

— Нормальный вопрос. Ответь, пожалуйста, почему ты согласилась?

— Я не понимаю, к чему ты клонишь. Мы с тобой давно вместе. Это само собой разумеющееся, что когда-то нужно узаконить наши отношения. Разве не так?

— Да, конечно, так.

Её ответ мне не понравился. Точнее, другого я не ожидал, но все равно, настроение ухудшилось совсем.

— А ты что, уже передумал? Может, собираешься слиться?

— Что за сленг? Нет, конечно. Я не меняю своих решений.

— Тогда к чему весь это разговор, я не понимаю?

Молчу. Разговаривать перехотелось. Сильнее вжимаю педаль газа в пол, скоростью стараясь снять напряжение.

Олеся прерывает молчание, убрав телефон в сумку.

— У отца во Франции открывается новый фонд. Он предлагает мне заняться им.

Охренеть.

— Ты слышишь?

— Да.

— И что ты думаешь?

Резко торможу и останавливаюсь на обочине.

— Олесь, ты серьезно?

— Да. Это очень перспективное направление. И если я возглавлю его, смогу, наконец, добиться чего-то стоящего.

— Но мой бизнес в России. Как ты себе представляешь нашу совместную жизнь? Будем летать друг к другу на выходные?!

— Ты можешь попробовать себя в Европе. Чего тут ловить? Это же дыра! Тем более, эта фирма твоего отца. Давно пора начать что-то свое.

— Ты вообще понимаешь, что говоришь? Это МОЁ дело. И я ни за что не оставлю его, понятно? А вот ты можешь найти занятие по душе и здесь, рядом с будущим мужем!

Чувствую, как ярость переполняет меня.

— Я не собираюсь торчать дома и варить тебе борщи.

— О, да! Я же привязал тебя и заставляю быть домохозяйкой! Не смеши…

Выдыхаю. Олеся молчит. Включаю поворотник и выруливаю обратно на дорогу. Нужно успокоиться.

— Так ты уже все решила?

Снова молчание.

— Почему сразу не сказала?

Достаю сигарету, прикуриваю. Хотя, я никогда не курю при ней, Олеся не терпит табачный дым. Если честно, сейчас мне похуй. И она, как ни странно, ничего не говорит против.

Вот и поговорили. Обсудили, мать вашу, насущные вопросы.

Через пятнадцать минут въезжаю на парковку дома своей пока ещё невесты. Перехотелось проводить вечер в её компании, лучше напьюсь в баре или в своей квартире, но один.

— Ты не хочешь это даже обсуждать, да? — Голос у неё обиженный.

— Тут нечего обсуждать. Если ты хочешь поехать, я не буду тебя держать. Но и оставаться здесь с рогами, как у оленя не собираюсь. Потому что рано или поздно ты найдешь там себе трахаря. Реши, чего ты хочешь — быть со мной или развлекаться в Европе.

— Кто бы говорил!

Она бросает мне это со злостью, смерив презрительным взглядом, а я не узнаю себя. Еще каких-то несколько месяцев назад я думал, что эта девушка всегда будет со мной и никуда не денется. Думал, что люблю её. Думал, что мы счастливы. Как оказалось, это совсем не так.

— Знаешь что, Гаврилов, Можешь и дальше жалеть себя, лить слезы по неродному папаше, тискать малолеток и пить, как слон. Как повзрослеешь, дай мне знать.

Тут я не выдерживаю и хватаю её рукой за горло. Смотрю в глаза, и не вижу в них ничего родного, того, за что я её полюбил. Видит Бог, я никогда не причинял ей боли, лелеял, был нежным и ласковым. Но никто не смеет так со мной разговаривать, даже она. Тем более, когда я на взводе.

Олеся впивается ногтями мне в руку, и я разжимаю ладонь, отпуская её. Она откашливается и хрипит.

— Ну это уже слишком, Гаврилов! — Выплевывает она, вытирая слезы. — Тебе лечиться надо.