Прости меня, если сможешь

— Я Агата Брандсток, мне двенадцать лет, у меня наследственное проклятие крови. До войны маму вылечили наши доктора, а меня не успели. Теперь папа ищет работу в Тарсии, чтобы мы могли переехать, потому что без лечения я умру, — чистый детский голос и огромные глаза внучки Магды Валлер не оставляли равнодушных и брали за душу.

Магда Валлер, приняв решение, обрела мощь разогнавшегося паровоза. Это было именно ее идеей — провести обращение именно в таком формате. Когда каждый скажет за себя сам — пусть и за двадцать секунд. Когда Том предложил не тащить ребенка на телевидение, ведь от ее имени вполне могла выступить мать, эта железная женщина отмела предложение словами:

— Пусть эти, в парламенте, видят, с кем воюют…

Сразу после Агаты камера взяла крупным планом молодую женщину с младенцем на руках:

— Меня зовут Кейт Броскот, и я надеюсь, что, если вдруг ребенок премьер-министра заболеет раком, у него хватит денег, чтобы лечить его за границей. У нас с мужем таких денег нет. И мы ходатайствуем о возвращении дозволенного уровня темномагического воздействия в границы тридцать седьмого года.

— Меня зовут Дилан Каверли, моя мать, Уилла Каверли, заведовала хирургическим отделением в госпитале Святого Петра. Она тринадцать лет спасала жизни, а на четырнадцатый ее за это осудили и казнили. Интересно, что по этому поводу думают около пятнадцати тысяч ее пациентов? Ради ее памяти, я прошу вернуть дозволенный уровень темномагического воздействия в границы тридцать седьмого года.

Я знал ее мать — когда-то Камилла была ее личной ученицей. И кто бы мог подумать, что судьба так повторится…Люди выступали один за одним и не уходили, оставались ждать и слушать других. Целитель Кларенс счел нужным сказать, что Лиза даже сейчас, будучи заперта в изоляторе, делает благое дело: переводит схемы лечения магией крови в разрешенные законом методы. И эти схемы ей везут уже не только из столицы: в стране не осталось специалистов, разбирающихся в вопросах магии крови. Он отступил, и заговорила темноволосая девушка с табличкой «Мы хотим жить!» на шее. Я видел, как эту мисс пытались уговорить отказаться от таблички и излишнего драматизма, но как видно, девушка так и не дала себя согнуть.

— Меня зовут Хлоя Браун, у меня рак и я хочу жить. Я получила разрешение на «молчащий пикет» для себя и своих друзей, и завтра мы с моей табличкой пойдем молчать у здания Парламента с девяти до девяти. Если у вас есть желание — приходите помолчать со мной…

Лицо Тома побледнело. У меня за малым не остановилось сердце — девушка должна была говорить совсем другой текст! Мы и так здорово рисковали с этим обращением, не хватало еще, чтобы на нас повесили призыв к акции протеста!

— Мисс Браун, вы понимаете… — Том перехватил девушку подальше от камер, чтобы его голос не попал в эфир и попытался объяснить, чем может обернуться ее самовольное выступление, но…

— Идите к черту, мистер Грин! — зашипела она в ответ, тоже стараясь не попасть в эфир повторно. — Я получила разрешение на этот пикет у властей законным образом, понятно вам? — Она свирепо наседала на Тома, тыкая его пальцем в грудь. — И, если кто-то вдруг придет меня поддержать — я с радостью назову его другом!

Я осторожно оттащил за локоть друга, распираемого сразу сочувствием к девушке и злостью на ее выходку: — Оставь, Том! Пусть. Всё не могло пройти без эксцессов… Это эпизод. Всего лишь один эпизод. А их сейчас разворачивалось перед нашими глазами много. Судьбы. Жизни. Люди делились своей болью. Они просили помощи и поддержки.

Последней выступила женщина, чей муж погиб, сражаясь в Ополчении против темных. Ее никто не звал — никто не посмел бы просить ее о таком одолжении. Она откуда-то узнала и пришла сама. И когда она встала перед камерой, по ее лицу текли слезы. И я никогда бы не подумал, что могу так бояться — но сейчас мне было страшно, что и она тоже вдруг возьмет, и изменит решение. И скажет что-то совсем другое. Что-то, что будет стоить жизни Лизе и Камилле…

— Меня зовут Меган Фейт, я жена Кевина Фейта, погибшего смертью храбрых, защищая Свет. Мой муж, он… — она прерывисто вздохнула, выравнивая голос и дыхание. — Он умер не для того, чтобы другие умирали. Он умер, чтобы другие жили! Люди… Дети… — она, не стесняясь тысяч зрителей, простецки вытерла мокрое от слез лицо ладонью. — Пожалуйста, его светлой памятью, памятью человека, отдавшего Свету всё, я прошу… Я умоляю, верните всё как было до всего этого безумия!

— Нас всех уволят, — жизнерадостно предрек оператор, когда камеры были выключены.

— Это что, — снисходительно ответил ему помощник Тома. — Вот нас всех посадят! — Вы чем это меряетесь? — с усталостью в голосе спросил Том. — Подвигом, — ответил ему его собственный помощник. Вполне серьезно ответил. Интересно, это у Тома что, какой-то особенный дар — находить идеалистов?

— Мисс Хлоя Браун! Кто здесь мисс Хлоя Браун? — хорошо поставленный пронзительный голос незнакомой барышни в очках, по виду — типичнейшего секретаря, прозвучал как нельзя кстати.