Прости меня, если сможешь

Я глядела на него с искренним интересом. Мне не понятно было, чего этот человек добивается? Лично мне как день ясно было, что он должен сосредоточиться на спасении той подзащитной, у которой больше шансов — а не развивать бурную, но бессмысленную деятельность вокруг покойницы. Нет, он вещал, конечно, о том, что мои друзья за меня борются, что мне нужно держаться, но не то чтобы я в эти бессмысленные заявления верила.

Разве что, Томас Грин платил ему по часам — и тогда, конечно, его просиживания в допросной за милой беседой с Элен Харрис смысл-таки имели. Да и попытки подбодрить «бедную несчастную Лизу Миллс» тоже. Нет, я не обвиняла парня за профессиональный цинизм — каждый зарабатывает на хлеб с маслом как может. Но если бы спросили меня, честно отсоветовала бы настолько бессмысленные траты.

*** День суда приближался медленно. Очень медленно. А случился как-то внезапно.

В прошлый раз я поторапливала его, отчаянно, по-звериному надеясь, что за ним меня ждет свобода. В этот раз мне было не то чтобы все равно… В этот раз надежды не было. Я точно знала, что да — свобода ждет. Последняя. Зал суда был полон людьми — были среди них и знакомые лица.

Мэтт, в строгом костюме, собранный, хмурый, с жестким взглядом. Он выглядел существенно лучше, чем в нашу последнюю встречу — да даже чем и в первую. Я порадовалась, что у нас с Камиллой всё получилось, хоть и тандем был не сработанный, и подготовки никакой не было, да и условия проведения ритуала оставляли желать лучшего — а мы все равно справились! Есть, чем гордиться!

Да и просто — мне было приятно его видеть. Приятно, что он жив. Возможно, шевельнулась в головушке крамольная мысль, не так уж и не правы были те, кто утверждал, что спасла я его от великой любви… Я поймала взгляд Мэтта, направленный на меня, и отвернулась. Нечего! «Долгие проводы — лишние слезы»! Или как-то так. Томас Грин, как и Мэтт, сидел на первой скамье и выглядел зеркальным отражением носорога, только не таким шикарным. За их спинами я узнала миссис Тернер с младшими дочерями, сухощавого рыжего мужчину с залысинами — видимо, ее супруга. Дафна Кован, незабвенный инспектор, приходившая с инспекцией, хмурила белесые брови во втором ряду.

Неподалеку от них взгляд выхватил хмурого лысого мужика с целительским цеховым знаком на лацкане пиджака — змеей, обвившей чашу. Не уверенна, но кажется это и был тот самый Джонатан Кларенс, таскавший мне диагнозы. Он сидел в группе таких же змееносцев — кажется, коллеги пришли поддержать Камиллу. Она обнаружилась тут же. Ее привели первой, и она сидела на скамье подсудимый, чинно расправив платье и сложив на коленях руки, рыжиной и сосредоточенно-собранным выражением лица похожая на брата. Мы с ней не виделись с того момента как попали в изолятор — нас, проходящих по одному делу, разумно рассадили по разным камерам. Мысленно я от души пожелала ей удачи.

Адвокат вился около нас, давая на ухо последние наставления: не бойтесь, держитесь, говорите правду и имейте в виду, если что — я рядом! Смерив его взглядом и дав понять, где бы я его видела (уж определенно — не рядом!), я заняла свое место, приготовившись к ожиданию. Больше в зале заседаний, забитом под завязку, знакомых я не обнаружила. Разве что, мимолетом подивилась обилию прессы: журналистская братия, как и целители, держалась кучно и среди прочих любопытствующих выделялась своей громоздкой аппаратурой.

Ждать пришлось недолго: судья в традиционной мантии и в парике вошел в зал, и секретарь объявил:

— Всем встать, суд идет!

В прошлый раз я была как Камилла — я готовилась к бою и ловила каждое слово до самого приговора. В этот раз ловить было нечего — и я просто впала в оцепенение, готовясь пережидать нудную процедуру.

Мэтт

Камилла держалась молодцом, а вот Лиза выглядела откровенно плохо. Я пытался пробиться к ней все эти четыре месяца, но меня откровенно отфутболивали: поднятая нами волна изрядно нервировала, чтобы не сказать бесила, официальные власти, и кто-то из них нашел отличный способ отыграться. Отчасти, я их понимал.

С момента выхода нашего группового обращения сторонники восстановления темной магии в правах на уровне тридцать седьмого года изрядно потрепали им нервы. Пикеты, митинги и прочие акции гражданского протеста случались повсеместно, если и не каждый день, то каждую неделю откуда-то приходило известие о группах протестующих. Целители в полный голос заговорили о централизованной забастовке. Мы вскрыли нарыв.

Суд по нашему делу оттягивали изо всех сил — сперва власти, пытаясь дождаться, пока волнения улягутся, а потом уже мы сами — всеми правдами и неправдами пытаясь дотянуть до необходимого нам законодательного послабления. В итоге народу на заседание пришло куда больше, чем мог вместить зал суда, и внутрь пустили только причастных — но и то яблоку было негде упасть. А сочувствующие и сопереживающие толпились на улице. Напряжение, неуклонно нараставшее всё это время, достигло пика и замерло на максимуме.