Прости, мне придется убить тебя

Что-то изменилось. И нет, дело совсем не в том, что горячие ладони на талии чудились практически нежными. Благодарными. А в том, что больше не было ненависти — и это ощущалось крохотной личной победой над старым демоном, который долго душил её Охотника.

Её. Так странно. Но теперь, увидев все стороны его сущности, она наконец приняла истину. Они не просто напарники. Не случайные любовники. Их свела сама старушка-судьба, найдя две половины одного сумасшествия. Показала собственное отражение. Сделала боль каждого общей, словно связав мистическим образом души и тела.

Гвен никогда не скажет этого вслух, ведь даже признаться самой себе страшная слабость. Но он ей стал настолько нужен, что от поцелуя дрожали пальцы.

Нет-нет, это просто текила и возбуждение… Глупый самообман. Сердце Миледи сдалось, трепеща от восторга каждого касания грубых рук, от каждого движения языка, вытворяющего форменное безобразие на её ключицах. Его тяжёлое дыхание уносилось жаром под рёбра, а слова просились, вертелись в мыслях. Но никогда нельзя быть настолько уязвимой, даже перед ним.

Пусть это останется маленькой тайной — ведь у любой истинной Леди должен быть свой секрет!

Она его любит, и полюбила уже давно.

Пытаясь заглушить всё, что хотелось сказать, торопливо выпалила, пока настойчивость Хантера снова не сломала всё самообладание:

— Ты же понимаешь, что нам нужно сматываться, и как можно скорей?

Он с тяжким вздохом оторвался от её шеи, благоухающей лавандой. Но Гвен права — думать нужно было быстро. Выдернул сигарету из её пальцев и затянулся сам, тут же избавляясь от окурка, кинув его в пепельницу. Нашарил пульт, убавил громкость музыки, и только потом ответил, старательно не задерживая взгляд на женской груди в красивом кроваво-красном белье.

— Конечно. Но тут есть пара вопросов, и похоже, у нас всего день или два на их решение.

Он сложил факты ещё по дороге, когда дождь хорошо трезвил рассудок. Правда, обвивающие поясницу руки, то и дело норовившие скользнуть под куртку, здорово отвлекали и от вождения, и от размышлений.

— Например? — устало протянула Гвен. Всё её нутро вопило, что нужно прямо с утра хватать вещички и валить в Ньюпорт, а потом куда-нибудь в Мексику, на жаркие пляжи. Валяться на горячем песочке, взяв новое имя и примерив на себя другую личность. Оставить и Раутвилль, и Леди в чёрном далеко позади. — И с чего ты взял, что у нас есть время? Охранник Дональда видел тебя. Ещё сутки он проваляется в больничке, не способный связать трёх слов — это я гарантирую. Но после…

— Вот именно — сутки. Плюс пока его блеяние сопоставят с моей личностью, а наша доблестная полиция умом не блещёт. Вдобавок, Вирджинии нужно узнать обо всех деталях случившегося, прилететь из Чикаго, дать показания, подтвердив их хоть как-то — а у неё самой рыльце в пушку. И из реабилитационного центра даже в связи со смертью родственника так легко не отпустят, да и словам её доверия особо не будет после клейма наркоманки. Так что, пока мы можем заняться насущными проблемами, собрать вещички и придумать, как свалить из Раутвилля красиво. Ты же не забыла про своего дружка?

— Дружка? — она удивлённо подняла бровь. — Саймон? Я не спорю, что хочу заставить его сожрать свои кишки, но неужели ты собираешься мне помогать…

Его ладони неожиданно обхватили её лицо, тут же прерывая речь. Гвен с открытым ртом смотрела в горящие в полумраке глаза Хантера, читая в них столько самых разных эмоций. Нервно сглотнула, потому что сердцебиение участилось до рваного ритма. Его руки жгли, но одновременно согревали. Он словно решался, пока не начал говорить, глухо и до щемящего чувства искренне.

— Гвен. Ты не представляешь, что сделала для меня сегодня. Помогла не просто уничтожить редкостную мразь, не только освободить отца. Это… это душило меня, — он запнулся, зажмурившись от нахлынувшей горечи, но теперь, когда этого камня больше нет, хотелось поделиться всем, что было на душе: — Восемь лет, восемь грёбанных лет я не мог думать ни о чём другом. Искал пути заглушить это, накормить зверя, который толкал меня убивать снова и снова. Сначала это был судья с процесса отца, потом его адвокат, затем я уходил от истинной цели всё дальше, пока не стал лить кровь только потому, что этого требовало ужасное, гложущее чувство внутри. Сейчас я понимаю, что на самом деле мне плевать было на справедливость, это лишь оправдание. Я срывал злость, кормил тьму внутри себя, снова и снова, до сегодняшнего дня. И вижу, что ты больна также. Если смерть последнего ублюдка, который толкнул тебя на эту тропинку, поможет начать с чистого листа — я сам принесу тебе его голову. Ты тоже должна стать свободной. Чтобы мы уехали отсюда куда-нибудь далеко, больше не терзаясь жаждой крови. Новая жизнь, без боли и сожалений. С тобой.

На одном дыхании, высказав все, что накопилось. Последняя фраза прозвучала и вовсе еле слышно, потому как едва не сорвалось продолжение. Но главное отразилось в глубоких малахитах, он увидел эту искру понимания и принятия. Большего и не нужно.