Прости за любовь

После работы прихожу в пустую квартиру. Хожу из угла в угол. Как я раньше столько времени жил один? Ума не приложу.

Вечером раздаётся телефонный звонок.

— Привет. Доехала хорошо. Извини, сразу не позвонила. Температура высокая, дала микстуру.

— Молодец. Как Оленька?

— Плачет. Говорит, что у неё всё чешется. Правда я не понимаю, что и где. Кожа на вид чистая. Сейчас за Таниной мамой поеду. Она у нас педиатр и Оленька с рождения у неё наблюдается.

— Вика, возьми больничный. Побудь с сестрёнкой хотя бы неделю, — пытаюсь уговорить её я.

Мне очень важно чтобы она успокоилась. Да и не хочу, чтобы домой ночью возвращалась.

— Вы там все сговорились что ли? — Я смеюсь в трубку, а Вика поясняет. — Мне уже Анна Павловна позвонила, успокоив, что сама возьмёт всех моих пациентов, потом Танюшка, предупредив, что с мамой уже связалась и про больничный предупредила.

Мы прощаемся, но я прошу Вику перезвонить, сообщить, что скажет врач. Она обещает и перезванивает.

— Генрих, у Оленьки ветрянка. Так что я здесь недели на две, так сказала тётя Лиля.

— Это Танина мама? — уточняю я.

— Да, Генри.

Мы болтаем по телефону. Я просвещаю Вику в нюансы этого заболевания. Передаю приветы бабушке и Оленьке и обещаю приехать на выходные.

Но в выходные приехать не получается, в субботу приходится заступить на дежурство, вынужден подменить дежурного врача. У меня в клинике коллектив небольшой, но дружный. Работаем вместе уже лет десять. Я стараюсь не нагружать своих подчинённых, самостоятельно перекрывая их отпуска и больничные, как, впрочем, и они перекрывают моё отсутствие.

Глава 24

Виктория

Уже неделю живу у бабушки. Занимаюсь Оленькой, лечу и, между делом, готовлю её к школе. Поскольку у Дашки дети тоже болеют, вернее только переболели той же ветрянкой, все выходные обитаем у нас. Здесь есть где разгуляться детворе на улице, не нужно их держать на карантине в помещении.

Пока дети заняты своими делами, мы с Дашей промываем косточки нашим мужчинам. В миллионный раз убеждаюсь насколько два брата похожи по характеру. Герман названивает Дарьяне несколько раз на дню, как и мне Генрих. Но звонят не потому, что контролируют. Нет. Они скучают и просто хотят пообщаться.

Проведя с Дарьей субботу и утро воскресенья, провожаем их и остаёмся снова одни. Пока мы играли с детьми в настольную игру, бабуля напекла пирогов и часть из них отправила Герману и Глебу. Бабушка их всех считает своими, уже несколько раз говорила, как она счастлива, что меня судьба свела с такими хорошими людьми.

После обеда к нам приходит папа и остаётся с нами. Он всё чаще живёт здесь. К Полине он так и не вернулся. Когда сильно устаёт на работе или в доме полно гостей, то он живёт в бабушкиной квартире.

Вечером, сидя у камина, папа просит рассказать о наших отношениях с Генрихом. Даже не просит, а требует, заявляя, что он должен понять, почему моя душа плачет. Сначала я пытаюсь обойти всё очень личное стороной, решив не рассказывать папочке ничего. Но не могу и в итоге выкладываю всё, единственное беру с него слово ничего не предпринимать и не говорить бабушке. Я со всем справлюсь сама. Большая уже. Мы с папой ещё долго сидим и разговариваем обо всем, не только о наших отношениях с Генрихом.

Пожалуй, это у нас с папочкой первый такой откровенный разговор.

В этот вечер я была очень благодарна Генриху, который не позвонил. Его звонок прервал бы такой необходимый мне разговор с отцом. Папа много рассказывал об их отношениях с мамой, а в конце попросил не делать её ошибок. Попросил довериться Генриху, позволить ему любить. И любить самой, не боясь ошибиться.

Лежа ночью на диване (не могу в этом доме спать нигде, кроме дивана в гостиной, именно здесь я попадаю в объятия к Генриху во сне) решаюсь сделать шаг навстречу к любимому мужчине. Во время следующего разговора с ним впервые приоткрываю ему свои объятия и честно признаюсь, что ужасно скучаю.

Но даже разговор с папой не даёт мне уверенности в правильности того, что я творю. Сомнения и неуверенность продолжают терзать мою душу.

Кроме всего прочего, меня беспокоит задержка месячных, уже минимум недели на две. Но я отгоняю мысли о возможной беременности. Мы ведь с первых дней предохранялись с Генрихом. Или не с первых? В его жарких объятиях я плавлюсь, как шоколад на солнце, и плохо соображаю. Остаётся одна надежда на него. Нужно будет спросить, как он относится к факту появления детей.

Только бы не так, как Максим. Максим…

Мысли возвращают меня в то время, когда была жива мама. Моя мамочка…

Я сильно переживала прерывание беременности. Была жуткая депрессия, из которой я пыталась выбраться самостоятельно. Мой мужчина бросил меня на произвол судьбы, обвинив в страдании фигнёй.

С мамулей мы в тот период моей жизни общались каждый день, к сожалению, только по телефону. У неё была маленькая Оленька и приехать ко мне, поддержать, мамуля не могла. Да и приезжать было некуда. Макс даже слышать не хотел, чтобы кто-то из моих родственников появился на пороге его квартиры.

Однажды с горяча я поделилась с мамой возрастающим желанием уйти от Максима.