Прости за любовь

– Ну, что еще? – угрюмо спросила хозяйка, глядя на деньги.

– Расскажите о тех днях все, что знаете.

Взглянув на бумажку, она сказала:

– Пошли в кухню, нечего тут торчать. – И взяла деньги.

В кухне она предложила сесть, придвинула к Диме вазочку с печеньем, но чаю не предложила. Дима печенье не взял. Роксолана тоже села.

– Ваша Палий приехала ко мне в начале декабря восемьдесят восьмого, а не вернулась в день, когда землетрясение было в Армении. Она целыми днями где-то бродила, где – я не знаю, приходила только ночевать. Она была беременная, от кого – не говорила, да я и не спрашивала. – Она покосилась на Диму. – Не от вас ли?

Дима не ответил.

– Ну, дело ваше, – с насмешкой произнесла Роксолана. – Может, она к вам ходила?

– Нет, не ко мне.

– Ну, тогда не знаю, где она была. Думаю, ее загребли.

– В каком смысле?

– Да в прямом! Она ж была под следствием.

– Под следствием? Я об этом ничего не знаю, – солгал Дима.

– Ну, дело ваше… В тот вечер, когда она не вернулась, в общагу мужик приходил с милицией. Меня дома не было, только соседка. Сказали, что из прокуратуры, про Настю спрашивали, где она. Вещи ее требовали. Говорили, мол, знают, что она здесь. Соседка моя была девка тертая, чистая оторва, в колонии уже побывала, сказала, что Настя уехала, а куда – не докладывала. Письмо не отдала…

– Какое письмо?

– То, что в коробке. Сдается мне, оно вам написано.

Дима встал.

– Скажите, – он запнулся, – у вас есть фото Насти?

– Не, ни одного, я все детдомовские фотографии сожгла.

– Понимаю. Спасибо.

– Да не за что. Я все думала, Настя вернется, все-таки мы с ней как сестры были. Наши кровати всегда рядом стояли. Жалко, если с ней что случилось. – Выражение ее лица смягчилось. – Если найдете Настю, скажите, чтоб заглянула. Адрес запомнили?

– Я записал.

Дима взял коробку, попрощался и вышел из квартиры.

Он поставил коробку на заднее сиденье и сел рядом. Он ничего не чувствовал, ему казалось, что душа покинула его. Долго смотрел на крышку с изображением утюга советских времен, а потом открыл.

Сверху лежали зубная щетка, полупустой тюбик зубной пасты и почти использованный тюбик норкового крема для лица. Под ними он нашел набор открыток «Харьков» и тонкую папку, сложенную вдвое, чтобы в коробку влезла. В папке были рисунки. На них – его дом на Пушкинской, двор в разных ракурсах, его подъезд, на козырьке лежит маленький сугробчик, дворничиха тетя Нина расчищает лопатой дорожку. Это был двор конца восьмидесятых – сейчас он стал совсем другим. Были там и еще рисунки. Под рисунками лежал конверт, а в нем – письмо.

Адрес отправителя: Харьков, главпочтамт, до востребования, Палий Анастасии. Адрес получателя – его.

«Здравствуй, Дима! Как твои дела? Если ты получил это письмо, значит, мы не увиделись. Пожалуйста, не рви его, а дочитай до конца, это очень важно. Я приехала в Харьков, чтобы увидеть тебя и сказать, что жду ребенка, это наш с тобой малыш. Нет, не подумай, я никогда не предъявлю тебе претензий, никогда не испорчу твою налаженную жизнь. Я знаю, что у тебя все хорошо. Я рада за тебя. Я хочу встретить тебя, если повезет. Вот уже четыре дня я сижу в твоем дворе и рисую, хорошо, что не очень холодно, снег тает, солнышко светит, а то в мороз я бы не высидела. Меня согревает даже то, что я сижу в твоем дворе, там, где ты ходишь. Я познакомилась с вашим дворником тетей Ниной, она пускает меня погреться, угощает чаем. Жаль, что она глухонемая. Я не сказала, что ищу тебя, только то, что мне надо зарисовать ваш двор для курсовой работы, что он очень красивый. Она рада была это слышать. Не волнуйся, твоя жена меня не видела, но я ее видела, вечером, когда было уже темно.

А где же ты? Может, болеешь? Если так, напиши мне, я волнуюсь. У меня уже болит горло, я боюсь заболеть. Если б не малыш, я бы не боялась. Если я так и не увижу тебя, то завтра отправлю это письмо по почте. Надеюсь, оно не попадет в руки твоей жены. А если попадет, то я заранее прошу у нее прощения и обещаю никогда не появляться в вашей жизни. Я хочу, чтобы ты знал: ты сделал меня самой счастливой женщиной в мире, подарил мне большую любовь и ребенка.

Сейчас уже двадцать четвертая неделя, он сильно толкается. Сильнее всего, когда я рассказываю ему, как первый раз увидела тебя, как мы сидели на пляже, как ты подарил мне самые прекрасные розы на свете. Я рассказываю ему обо всех наших днях, их было всего четыре, но в них вся моя жизнь. Я купила открытки с видами Харькова, хочу, чтобы он хорошо знал твой город, я зарисовала твой двор и подъезд. Когда вырастет, он будет знать, что его папа самый лучший на свете. Я пишу «он», потому что не знаю, кто у нас будет, мальчик или девочка. Одни говорят, что мальчик, другие – что девочка. Но мне не важно, главное – это наш с тобой ребенок.