Прости. Забудь. Прощай

коли случалось, то радовался такой возможности дружно, возбужденно и весело. Этому в большой степени способствовало и ощутимое количество спирт-ного, принятого по привычке после работы, локоть верных товарищей, а также

присутствие чужих, принарядившихся к празднику женщин.

Первым выступил директор. Поблагодарил собравшихся, представил

гостей, рассказал про только ему известные успехи, достигнутые за эти годы.

Их, очевидно, было негусто — свернулся коротенько. Хлопали поэтому дружно.

За ним торжественно пригласили главного гостя. Он, немного подобрев, поздравил всех с юбилеем, сыпал цифрами и неизвестными именами, но тоже

быстро закруглился, после того как услышал, что кто-то из зала крикнул:

— Хорош! А премии сколько дадут?

Тут по плану должно было выступать районное начальство, но секретарша напутала и вызвала Потапова. Когда он с интонацией пишущей машинки

прочитал последнее слово с ходившей в его руках ходуном бумажки, директор

и зам облегченно перевели дух и захлопали громче всех. Зал поддержал. Свой

ведь! Да и трудно вот так выступать. Понимали. Не каждый сможет!

Логически продолжая ошибку, позвали на сцену Смирнову. На ее речи

Синельников собирался уже отдохнуть, или, как говорят на БАМе, расслабить ре-зинку на трусах. Раскинулся на стуле. Давай, мол, Мария! Мечи нам всю правду.

Мария Сергеевна не заставила себя долго ждать и взлетела на сцену в

распахнутой шубке, надетой на нарядное платье цвета ягод калины. Точно на середине она остановилась и откинула воротник назад, открывая алые плечики. Это

сделало ее похожей на раскрывающуюся в вазе розу. Затем она медленно обвела

зал глазами, облизала мгновенно пересохшие от волнения губы и, шумно набрав

воздух в легкие, хрипло крикнула «так, так, так!» прямо в сигаретный туман. Повернув голову в сторону президиума, Мария Сергеевна с благодарностью посмотрела

20

на зама. Брови у того от удивления поползли вверх, но он сдержанно и одобрительно кивнул на всякий случай. Зал заинтересовался происходящим, заулыбался

и захлопал. Он первым понял, что эта докладчица не чета предыдущим.

Глубоко вздохнув и выдохнув еще раз, она вдруг наморщила лоб и

быстро начала шевелить губами, как бы стараясь что-то вспомнить, затем лихорадочно зашарила по карманам шубы… скорее просто не замечая, чем не

обращая внимания на нарастающий смех. Выудив из одежды что-то похожее

на квитанцию, она явно обрадовалась и попыталась ее прочитать, прищуривая

глаза и двигая листок то ближе, то дальше от глаз.

— По-лу… Не вижу ни…, — начала она незатейливо про себя.

Как бы не так, про себя! Зал услышал, оживился и захлопал еще громче с криками:

— Машка! Не робей!

Она и не собиралась, а только повернулась к Синельникову и на весь

зал шепотом спросила доверительно:

— Слышь, Григорич! Не та бумажка-то! У тебя еще одной нет?

Теперь уже любому было понятно, что докладчица приняла для куражу, да видно, не рассчитала.

— Мария, а ты в… поищи, — выкрикнул кто-то из зала, и он утонул в

хохоте. Народ разогревался!

Лица у президиума застыли, как на старомодной черно-белой семейной фотографии. Особой белизной выделялись два из них.

Но первый акт еще даже не начинался. Так, разминочка, не более.

Представительница народа, услышав последнюю реплику, отверну-лась от агонизирующего президиума, прищурилась и медленно стала приближаться к краю сцены.

— Вы че, — начала она тихо, постепенно набирая обороты и громкость с

каждым словом. — Приперлись! Сидят тут… Козлы и лизы! Рожи пьяные! Твой

сынок — кретин, Винокуров, не ржи. И ты, и жена твоя! Че-то вас не позвали в-в-выступать, — ехидно и с вызовом прокричала она в зал, взгромождая ладони по

обе стороны бедер. — А не хотите слушать, я уйду, — заявила Мария и притворилась, что направляется к ступенькам.

Отпускать такую артистку со сцены народ не желал и дружно зашумел, возражая.

— Ладно. Тогда я коротенько и своими словами, — объявила докладчица

более миролюбиво.

От этого заявления Синельников поперхнулся, оттянул галстук вниз и

расстегнул непослушными пальцами верхнюю пуговицу рубашки. Он уже представлял огромный гвоздь, забиваемый в крышку гроба его карьеры. Даже точно

знал, кто будет молотком.

21

Ораторша тем временем, приободренная вниманием зала, продолжила:

— 15 лет. И ни… для себя не построили, б…! Ни…! — последнюю фразу

она произнесла трагически, по слогам, кивая на каждом головой.

— Вот так, — добавила Мария, заканчивая свою непродолжительную

речь, потонувшую в аплодисментах.

— Теть Маш! А у тебя без бумажки лучше получается, — похвалил ее из

зала детский голосок, когда все успокоились.

— А то, — ответила девушка, перекрывая хохот, и бросила короткий

взгляд на застывший президиум.

Внезапно озорные искорки появились в ее глазах, и она, крикнув распевно:

— Но мы-то есть! Значит, все еще б — у–у — у–дет! — дивно раскинула руки

и пошла лебедушкой прямо к главному начальнику.

Было в этом что-то захватывающе жуткое. Как если бы вы случайно

оказались свидетелем отчаяния человека, стоящего на краю высокого моста и