Простишь – не простишь

Когда мама после нашего с ней единственного ужина в ресторане упрекнула меня в том, что я стал чужим, признаться, я даже обрадовался, хоть не подал вида. У меня нет ничего общего с жалкими рабами, безвольными и косными? Я выделяюсь среди быдла, что покупает дрянную одежонку в заводском магазине? Не нахожу общего языка с теми, кто читает лишь хронику происшествий, новости спорта и телепрограмму в местной газетке? Размалеванные грубые девицы в цветастых платьях и патлатые или обритые наголо парни в спортивных костюмах не по росту не признают меня своим? И отлично! Очень рад! Горжусь собой!

Мой сын разбился, получил серьезную травму. Лишь тогда все иллюзии рассыпались в прах.

Я понял, что сам – то еще быдло. Нет, я в сто раз хуже их всех, вместе взятых. Грязный обманщик! Прикинулся приличным человеком. На деле только костюм на мне хорош. Всех осуждал… На себя бы посмотрел!

Может быть, мама перестала мне писать не из равнодушия, не от обиды.

Боялась, что Мило станет стыдиться своей бабушки? Вряд ли!

Просто первая догадалась, что ее сын – слабак. Врет себе почем зря. В этой жизни ничего не заслужишь, ничего не присвоишь. Особенно любовь.

Я не позвонил заранее, не предупредил, что приеду. Мама решит: «Совсем зазнался! Думает, у старухи дел никаких, лежит на боку с утра до ночи, можно заявиться не спросясь, ей, мол, все едино!»

На самом деле я боялся, что она не захочет меня видеть.

Вот бы мама обняла меня, приласкала, утешила:

– Сынок, мальчик мой, я больше не сержусь, понимаю, что ты не со зла, что ты не хотел. Немало горя тебе выпало, ты справлялся как мог. Не кори себя. Пережить в десять лет смерть отца – не шутка!

Вот бы мама сказала, что я не такой уж мерзавец.

Я бросился к тебе, потому что мы – единственные свидетели той трагедии.

Потому что ты одна в силах меня спасти.

С тех пор как я уехал, ничего не изменилось. Время застыло. Одинаковые унылые многоэтажные дома разбросаны кое-как, будто ребенок не убрал с пола конструктор. Только увеличились лужи на тротуаре, да плющ добрался до пятого этажа.

Дети носятся и смеются, как мы когда-то. У подъездов припаркованы дешевые тачки. Шум, гам, состязание: чье радио всех перекричит.

После смерти отца у нас дома воцарилась тишина. Соседи глядели с сочувствием, но чаще отводили глаза. Булочница потрепала меня по плечу. В школе я получил незаслуженно высокую оценку за диктант, а внизу учитель приписал: «Держись, не сдавайся!»

Позвонил. Услышал неторопливые шаги в прихожей. Неужели мама все еще носит те страшные драные махровые тапки?

– Кто там? – спросил низкий женский голос.

Не мамин. Это сестра, Симона. Ее ни с кем не спутаешь.

– Лино.

Дверь приоткрылась. Некоторое время сестра молча стояла на пороге, рассматривала меня. В белоснежном чистом фартуке, с деревянной ложкой в руке. Мы оба удивились. Не ожидали друг друга встретить, не знали, как постарели. В памяти всплывал совсем другой образ. Теперь Симона располнела, стала блондинкой, коротко стриглась, не злоупотребляла косметикой. Ну а я здорово опустился, чего уж там…

– Выглядишь неважно, – хмыкнула она, догадываясь, что со мной не так.

Отодвинулась, позволила войти. Я знал, что не радую глаз. Щеки ввалились, черные круги под глазами, весь сморщился, пожелтел, поседел, волосы торчат во все стороны, на голове – воронье гнездо.

Сестра с тяжким вздохом повесила мое пальто.

– Запил, да?

Я не пил неделю, однако запах перегара долго не отстает. Сама знаешь, Симона. Отвратительная едкая вонь въедается в кожу, пропитывает насквозь. Можно часами стоять под душем, от нее не отмоешься.

– Был грех. А ты что тут делаешь? Где мама?

– Мама лежит, не встает. Я хожу за ней. Сегодня четверг, мой день.

Вот и кухня. На столе кипа всяких бумажек – рецепты, результаты анализов, эпикриз, письма от благотворительных обществ.

– Боже, Симона…

– Маму летом сбила машина. В начале августа. Две недели назад ее выписали из больницы. Состояние неважное, но дома и стены помогают. Ударилась головой, там гематома, так что онемела она и ходить почти не может. Врач физкультурный к ней ходит. Но пока сдвигов нет. Не повезло, что и говорить.

Сестра глянула на меня с опаской.

– Не скандаль, ладно? Мы правда пытались до тебя дозвониться, но ты отдыхать уехал или номер сменил, а твоего мобильного никто не помнит. Помучились, да и рукой махнули. Поставь себя на наше место: до того ли нам было? Мы и без твоих денег прекрасно за мамой ухаживаем: приходим поочередно, а в воскресенье вся семья тут, дети, внуки. Мы ее не бросаем. Она выдюжит, вот увидишь!

Иногда так много разного хочешь сказать, что не знаешь, с чего начать, и немеешь.

Иногда испытываешь сразу столько противоречивых чувств, что голова идет кругом.

Жизнь берет тебя за горло, бьет башкой о бетонную стену. Ведь прежних уроков ты не усвоил, предостережений не уловил.

Симона наполнила два стакана водой из-под крана.

– Ты ведь ничего не знал, случайно заглянул…

– Случайностей не бывает. Есть только причины и следствия.

– Не понимаю, о чем ты. Присядь-ка. Тебе плохо? Да ты белей моего фартука!