Простить нельзя помиловать

– Так ты всегда мечтала о молодом зеленоглазом блондине? Я не знал.

– Нет, что ты! – растерялась Маша. – Я вовсе не это имела в виду.

– Ты мечтаешь еще о ком-то? – съязвил Аркадий.

– Да нет же!

– Тогда о чем ты говоришь? Чья мечта сбылась? Приведи хоть один пример.

Маша выпалила первое, что пришло ей в голову. Это было несвойственно ей, привыкшей профессионально взвешивать каждое слово.

– А Нина Савельева?

– Нина? – он не притворялся, а действительно не мог вспомнить, кто это такая.

Ее на миг захлестнула гордость: «А от меня Стас не утаил!» И следом вспомнились остекленевшие от злобы глаза сына, следившего за Матвеем, уводившим девочку танцевать.

– А ты и не знал, что вся школьная жизнь Нины Савельевой прошла под девизом «Стас Кольцов – единственно возможная мечта!» – Маша начала насмешничать, чтобы заглушить возникшее тоскливое беспокойство.

– Неужели? – равнодушно отозвался Аркадий.

– И она добилась своего. Ее мечта сбылась, вот тебе пример.

– В каком смысле добилась?

Замерев с тряпкой в руке, Аркадий изумленно взирал сверху, похожий на простодушного Гулливера, открывшего для себя, что маленькие человечки внизу тоже подвержены большим страстям.

– Они встречаются, – уклончиво ответила Маша.

Наверняка она и сама еще не знала, как можно назвать эти отношения, но некоторые детали: то, как они смело прижимались друг к другу, разговаривая, как смотрели друг на друга, – наводили на мысль, что близость уже состоялась. Машу и пугала такая уверенность, и волновала… Поговорить об этом она могла только с Аркадием.

Он вдруг рассмеялся:

– Даже их классный руководитель не говорит: встречаются. Тот с той, а та с этим. Все упростилось до невозможности…

– Неправда, – Маше опять увиделось перекошенное лицо сына. – Все как всегда мучительно и сложно.

– Ты недолго мучилась, – отвернувшись, Аркадий сошел с табурета. – Перекур. Кофе хочешь? Или ты теперь не пьешь растворимый?

– Что значит твое «недолго мучилась»?

– То и значит… Пойдем на кухню. Ты быстро все решила, разве не так?

– А нужно было тянуть эту двусмыслицу годами? А как же тогда «жить не по лжи»?

– Эти слова не об этом, – холодно напомнил он. – И не говори, что тебя твоя правдивость подтолкнула…

Маша перетерпела желание ответить ему фразой порезче. В конце концов, Аркадий имел право на эту маленькую словесную месть…

– Давай не будем сейчас выяснять отношения, – предложила она миролюбиво. – Это может кончиться тем, что обои останутся ненаклеенными.

Включив чайник, Аркадий сел к столу и посмотрел на нее тем понимающим взглядом, который всегда заставлял Машу извиваться от стыда.

– Он не обижает тебя?

– Матвей? Нет, что ты!

Маша ответила мгновенно, чтобы не поддаться желанию поделиться с ним тоской последних вечеров. Они были заполнены прислушиванием к шагам в коридоре, выстраиванием следственных версий и боязнью задать хоть один из тех вопросов, которых к возвращению Матвея накапливался целый пуд.

Он больше не видел ее. Говорил ласково и любил ночью, даже как-то особенно жадно. Но не видел. Внезапная слепота должна была иметь причину, только Маше не удавалось ее найти. Вернее, находила-то она множество причин, но не хотела принять ни одну.

– Ты выглядишь не слишком счастливой, – заметил Аркадий на правах старого друга, который может позволить себе бестактность.

«У меня земля уходит из-под ног! – хотелось крикнуть Маше. – Я бросила свой мир, а у него пропало желание создать для меня новый. Ему ведь хотелось этого, я знаю! Что же случилось? Что-то ведь поменяло его отношение… Другой темп жизни? Он уже пережил все, что мог чувствовать ко мне? И что же теперь?»

– Мишка в больнице, как я могу чувствовать себя счастливой? – ответила она, и это тоже было правдой.

Аркадий поднялся выключить чайник.

– Ты ведь могла и не узнать об этом…

– Что? – Маша замерла, потянувшись за чашками. – Ты мог не сообщить мне?

– Зачем? Ты от них отказалась… Не официально, конечно, но фактически…

– Я от них не отказывалась! – все же закричала она, потому что эта боль была не менее сильной. – Ты сам настоял, чтобы мальчики не трогались с места!

– Поставь чашки, – сказал Аркадий. – Разобьешь.

Она задыхалась:

– Как ты можешь быть таким…

И поняла, что не может назвать его ни жестоким, ни безжалостным. Это она была таковой, если позволила себе наполовину осиротить своих детей ради другого ребенка, который только кажется взрослым, а сам лишь тем и занимается, что потакает своим капризам и меняет одну игрушку на другую.

«Да что это со мной?! – ужаснулась она. – Это же Матвей! Мой зеленоглазый принц… Разве я смогу жить без этого изумрудного света? Чем вообще жить, если воздух любви заражен равнодушием? Чем живет Аркадий?» Маша будто заново увидела мужа – человека, научившегося существовать в безвоздушном пространстве.

– Как ты… – начала она с того же, хотя уже забыла, какие слова только что собиралась бросить ему в лицо. – Как ты… вообще? Справляешься?

Его усмешка горько обозначилась на лице.

– Стадию сосисок мы уже прошли. Потихоньку учусь готовить. Если ты об этом…

– Я не об этом.