Простить нельзя помиловать

– У нас в Канске никто не делал таких операций, не говоря уж о деревне, – ей стало обидно за своего старенького, полуслепого отца, которого Лиля любила до того, что даже во снах чаще всего встречалась именно с ним. – Но папа сумел добиться того, чтобы меня положили в московский госпиталь.

Игорь Андреевич открыл глаза – вернулся к ней, она физически ощутила это:

– И вас там резали-резали…

Лиля улыбнулась:

– На кусочки не раскромсали, и то спасибо! Нет, если честно, я это время как лучшее в жизни вспоминаю.

– Неужели? – он заерзал, приходя в себя.

– А то! Это же, Игорь Андреевич, и первая любовь, и подруги на всю жизнь, и дядя ко мне приходил…

Костальский вопросительно улыбнулся:

– Что за дядя? Лилита, не пугайте меня намеками на свою подростковую распущенность!

– Да бог с вами! Настоящий дядя. Вы, между прочим, его знаете.

– Я?! Ну-ка, ну-ка…

– Его все знают.

И Лиля назвала такое имя, что Игорь Андреевич вздрогнул:

– Тот самый? Композитор? Не может быть… И он – ваш дядя?

– Двоюродный. Но он относился ко мне как к родной племяннице.

– Почему вы никогда не говорили о нем?

Лиля засмеялась:

– Игорь Андреевич! А я, по-вашему, должна была с порога объявить всем, что я – племянница такого-то? Чтоб в медицинскую карту записали? Разговор не заходил, вот и не говорила.

– Ну вы даете… Другая именно с порога и объявила бы! Это ведь… Не знаю. Человек-легенда. Не человек даже, а настоящая легенда… Мне теперь и сидеть с вами рядом страшновато!

– Расслабьтесь, доктор! – ее рука сделала царственно-повелительный жест. – Хотя, если честно, он действительно всех в трепет повергал, когда приходил ко мне в госпиталь в таком длинном черном пальто, с повязанным поверх белым шарфом, развевающимся по воздуху, а его темные волосы…

– Демоническая, однако, внешность…

Лилита рассмеялась, словно увидев явление дяди в больницу вновь во всей красе:

– Медсестра, помнится, прибежала в полуобморочном состоянии: «Лилька, там к тебе такой мужчина пришел!» Они тайком из-за всех углов за ним следили.

Одним глотком допив сок, похожий на темную кровь, Игорь Андреевич спросил:

– Почему вы не напишете о нем воспоминания? Кроме того, что это безумно интересно, на этом и заработать можно!

Она виновато поджала губы:

– Не могу. Просто не получается. У меня бабушка такая же была: рассказывала что-то целые дни напролет, я, маленькая, только слушала, раскрыв рот. А записывать она не умела. Все выходило блеклым, плоским. А я вообще терпеть не могу писать! Даже когда девчонкам с сочинениями помогаю, то наговорю им, наговорю, а повторить уже не получается. И записать тоже.

– Каким девчонкам? – не понял он.

– Читательницам моим.

– Вы за них сочинения пишете?

– Сочинения! Да я уже с двумя заочно выучилась в разных вузах. И контрольные им делала, и дипломы писала. Это интересно.

– Они хоть платили вам?

Лиля тряхнула головой:

– Не-а!

И засмеялась, как бы признавая себя простофилей. Он в изнеможении простонал:

– Лиля, да вы что?! Другие этим на жизнь зарабатывают! И неплохо!

– Но это же мои девчонки! Как я могу брать с них деньги?!

Вздохнув, Костальский махнул рукой:

– Ладно, проехали. Вы неисправимы… Значит, не собираетесь писать о вашем дяде? А мне хотелось бы почитать. Или так расскажете?

– Да я не так уж много и общалась с ним… Как можно общаться с гением? Я даже тогда понимала, что он в другом измерении находится, даже если делает вид, что пьет с нами чай. Вот честное слово, никогда не могла понять, как он пишет свою музыку! Это просто выше моего понимания! Наверное, выше понимания любого обыкновенного человека.

Отставив стакан, Костальский поднялся, сунув руки в карманы халата, подошел поближе к кровати и остановился над собеседницей, рассматривая сверху.

– А себя вы всерьез считаете обыкновенным человеком?

– Нет, я, конечно, уникальна! – подхватила Лиля. – С точки зрения ортопеда…

Он дернул подбородком, как будто она чем-то его обидела:

– Да бросьте вы! К обыкновенным людям другие так не тянутся. Я ведь вижу, что в отделении творится: наши медсестры от вас часами не выходят, иногда даже гонять приходится, больные к вам то и дело шастают, посетителей толпа… Даже этого волчонка – Дину Шувалову – вы и то как-то приручили…

– Да ее просто надо было кому-то выслушать! Как и всех остальных… Но вам ведь некогда, а у меня времени – навалом. Чего-чего, а уж времени… Только читаю и слушаю исповеди.

Костальский сделал строгое лицо:

– А упражнения делаете?

– А то как же! Но сутки от этого короче не становятся.

Тут у него, неожиданно для самого себя, вырвалось потаенное:

– Жизнь вообще слишком длинная…

Лиля перестала улыбаться:

– Вам тоже так кажется?

– И вам? – удивился он.

С ее-то жизнерадостностью грезить об уходе…

– Я гоню эту мысль. Но иногда размечтаешься: а вдруг в следующей жизни мне достанется лучшее тело? За что-то меня наказали этим…

– Тогда за эту жизнь вам должно достаться тело Мэрилин Монро, – пошутил он, пытаясь вернуться к тому легкому тону, с которого они начали разговор.

И она поддержала:

– Я согласилась бы и на Софи Лорен!