Просто Давид

Вдруг лицо ребенка переменилось. Оно осветилось восторгом, и мальчик вскочил с радостным криком:

— Но папа попросил меня сыграть, а значит, ушел с песней — с песней, как и все они. Он сам сказал! И я сделал так, чтобы он пошел по зеленым лесам, слушая журчанье ручейков! Послушайте — вот так! — И вновь мальчик поднял скрипку к подбородку, и вновь музыка переливчатыми трелями полилась в уши изумленного Симеона Холли и его жены.

На несколько секунд мужчина и женщина лишились дара речи. Их рутинная, привычно текущая жизнь — работа на земле и возня с посудой — никак не подготовила их к такой сцене: залитый лунным светом сарай, странный мертвец и его сын, болтающий о ручьях и белках и играющий джигу на скрипочке.

— Мальчик, мальчик, прекрати! — прогремел Симеон. — Ты что, совсем с ума сошел? Ступай в дом! — И ошеломленный, но послушный мальчик поднял свою скрипку и последовал за женщиной, спускавшейся по лестнице со слезами, застилавшими ей глаза.

Миссис Холли была напугана, но в то же время странным образом тронута. Из далекой поры к ней вернулся звук другой скрипки, на которой тоже играли руки мальчика. Но об этом миссис Холли думать не любила.

На кухне она, наконец, повернулась к юному гостю и посмотрела ему в лицо.

— Ты голоден, малыш?

Давид колебался — он еще не забыл женщину, молоко и золотую монету.

— Ты голоден, дорогой? — запинаясь, повторила миссис Холли, и на этот раз у мальчика громко заурчало в желудке, а с его губ сорвалось неохотное «да». Услышав, миссис Холли сразу побежала в кладовую за хлебом, молоком и полной тарелкой пончиков, каких Давид никогда еще не видел.

Он ел как обычный голодный ребенок, и миссис Холли, вздохнув свободнее, решилась подумать, что, возможно, этот странный мальчик не был таким уж странным. Тогда она отважилась на вопрос:

— Как тебя зовут?

— Давид.

— А фамилия?

— Просто Давид.

— А у отца? — почти спросила миссис Холли, но успела вовремя остановиться, не желая говорить о нем. Вместо этого она поинтересовалась:

— Где ты живешь?

— На горе, высоко-высоко на горе, где, знаете, каждый день видно Серебряное озеро.

— Но ты же был там не один?

— О нет, с папой — пока он не… ушел, — сказал мальчик, запнувшись.

Женщина покраснела и закусила губу.

— Нет-нет, я хотела узнать — там что, не было других домов? Только ваш? — уточнила она с заминкой.

— Нет, мэм.

— Но разве мамы не было поблизости? Где-нибудь?

— О да, мама была. В кармане у папы.

— Твоя мама — у папы в кармане!

Собеседница Давида была так потрясена этим ответом, что и сам он выглядел удивленным, объясняя:

— Вы не понимаете. Она мама-ангел, а у мам-ангелов внизу, где живем мы, есть только портреты, и папа всегда носил его в кармане.

— О… ох, — выдохнула миссис Холли, и на ее глаза быстро навернулись слезы. — А ты всегда жил там — на горе?

— Папа сказал, шесть лет.

— Но что ты делал целыми днями? Ты никогда не чувствовал себя… одиноким?

— Одиноким? — взгляд мальчика стал озадаченным.

— Ну да. Ты не скучал по разным вещам — по людям, другим домам, своим ровесникам — и всему такому?

Глаза Давида расширились.

— Как же я мог? — воскликнул он. — Ведь у меня был папа, и моя скрипка, и мое Серебряное озеро, и великие большие леса, в которых со всем можно было разговаривать — и все говорило со мной?

— Леса, в которых все говорило с тобой!

— Ну да. Тот ручеек, знаете, после белочки, который рассказал мне, что значит «умереть», и…

— Да-да, но сейчас не будем об этом, милый, — заикаясь, сказала женщина и торопливо поднялась. Все же, подумала она, мальчик немного не в себе. — Тебе… тебе надо в кровать. Ты не принес с собой сумки или… чего-нибудь такого?

— Нет, мэм, мы ее оставили, — Давид смущенно улыбнулся. — Знаете, там столько всего было, и нести стало слишком тяжело. Так что мы ее бросили.

— О да, так много всего, что вы ее бросили! — пробормотала миссис Холли и в отчаянии вскинула руки.

— Кто же ты такой, мальчик?

Это не было вопросом, но, к удивлению женщины, мальчик открыто и просто ответил:

— Папа говорит, что я маленький инструмент в большом Оркестре Жизни и что я должен всегда играть чисто, не отставать от темпа и не брать фальшивых нот.

— Мать моя! — выдохнула женщина, вновь опускаясь на стул и не отрывая глаз от мальчика. Затем она с усилием поднялась.

— Идем, пора в постель, — произнесла она с запинкой. — Уверена, для тебя сейчас это лучшее место. Кажется, у меня есть то… что тебе нужно, — закончила она слабым голосом.