Существование такой возможности мучила создателей революционной технологии. У людей никогда прежде не было такого инструмента, как CRISPR, и он мог превратить не только геномы живых людей, но и все будущие геномы в коллективный беспорядок, – рукопись, на которой любой фрагмент генетического кода можно было бы стереть и перезаписать в зависимости от прихотей поколения, занимающегося редактированием. Более того, такие встречи, как у Сэма с Кристиной, заставляли создателей CRISPR признать, что не все разделяют беспокойство учёныхпо поводу перспективы переписывания ДНК будущих людей, не осознавая в полной мере возможных последствий. Кто-то неизбежно собирался использовать CRISPR в человеческом эмбрионе – будь то для искоренения признака серповидноклеточной анемии в зародышевой линии или для внесения совершенно нетерапевтических улучшений, – а это может вполне изменить ход истории нашего вида в долгосрочной перспективе таким образом, что просто невозможно предсказать.
Дженнифер Дудна и Сэмюэль Штернберг начали понимать, что вопрос заключается не в том, будет ли использоваться редактирование генов для изменения ДНК в половых клетках человека, а в том, когда и как это будет происходить. Дебаты по поводу модификации зародышевой линии человека начались задолго до появления CRISPR. Самые ранние намёки на редактирование генов появились, когда врачи в области репродуктивной медицины уже отбирали одни эмбрионы от других для беременности, таким образом делая выбор в отношении того, какие именно генетические данные будут переданы последующим поколениям. И еще больше практиков и наблюдателей науки беспокоило представление о том, что когда-нибудь люди могут стать авторами своих собственных генетических конституций.
После того как роль ДНК в кодировании генетической информации была доказана, исследователи начали ценить способность рационально манипулировать генетическим кодом, хотя инструментов для этого ещё не было. Маршалл Ниренберг, американский биохимик, один из биологов, ответственных за взлом генетического кода в 1960-х годах (за этот подвиг он был удостоен Нобелевской премии по физиологии и медицине), в 1967 году написал о способности человека формировать свою биологическую судьбу.
«Такая сила, – отмечал он, – может быть использована мудро или неразумно для пользы или нанесения вреда человечеству». Осознавая, что такая возможность не должна зависеть только от учёных, Ниренберг продолжил: «Решения относительно применения этих знаний должны в конечном итоге приниматься обществом, и только информированное общество может принимать такие решения разумно».
Но далеко не все учёные были так сдержанны и разумны, как Ниренберг. Всего несколько лет спустя, написав статью в журнале «Американский учёный», Роберт Синшеймер, тогдашний профессор биофизики в Калифорнийском технологическом институте, назвал генетическую модификацию человека «потенциально одной из самых важных концепций, которые могут возникнуть в истории человечества, впервые за всю историю живое существо понимает своё происхождение и может взяться за разработку своего будущего». Синшеймер насмехался над критиками, которые утверждали, что генная инженерия была просто современной версией вечной, но бесполезной мечты о совершенствовании человечества: «Человек слишком явно несовершенен, человек – несовершенное существо. Учитывая его эволюцию, вряд ли он мог быть лучше, чем есть… Теперь мы видим другой путь – возможность ослабить внутреннее напряжение и излечить внутренние недостатки напрямую – продолжать и сознательно совершенствовать людей, далеко за пределами нашего нынешнего видения этот замечательный продукт двух миллиардов лет эволюции».