Просто глоток кофе, или Беспощадная Милость

И подобно тому как у последней рубашки не будет карманов, всё, что вы получите в этой жизни, исчезнет, когда исчезнет это тело. Вы так гордитесь своей коллекцией инсайтов, и переживаний, и пониманий, а всё это исчезнет в тот самый момент, когда исчезнет это тело. Исчезнет действие памяти, вот и всё. Мы так гордимся. «У меня за плечами двадцать пять лет випассаны, тра-ла-ла!» (смех) А что потом? «У меня чёрный пояс, девятая степень!» Ну так и что?

Тогда я держусь за подпорки. По-немецки мы говорим: у последней рубашки нет карманов. Просто живите таким образом — ничего не имея, ничего не приобретая; нечего приобретать, нечему приходить — потому что у последней рубашки нет карманов. И вас ждёт сюрприз. Когда это тело исчезнет, вы по-прежнему останетесь тем, что вы есть. Нравится вам это или нет, конца не будет, когда это тело исчезнет.

Пит: Когда тело исчезнет, это по-прежнему останется? [выставляет вперёд кулак, поднимает большой, указательный и средний пальцы, затем снова сжимает их в кулак, затем поднимает большой палец и т. д.]

Карл: Да, да, это всегда начинается заново.

Лиз: Даже когда тела больше нет? Я думала, что смерть — это выход.

Карл: Нет. (смех) Единственный выход — это понимание, что ничто не рождалось. Единственный выход из этой идеи — это понимание, что никто не рождался. Единственное, что может умереть, — это идея «смерти». Когда понимаешь, что ничто никогда не рождалось, ничто никогда не умрёт, — выхода не существует, дорогая моя. «Я просто надеялась, может быть, ещё лет десять, и я покончу с этим!»

Лиз: Бывают дни, когда это сильно выбивает из колеи, а бывают дни, когда всё в порядке.

Карл: Фантастика.

Лиз: Так что же, я не знаю. Или, может быть, всё-таки знаю? Или, может быть, я есть?

Карл: Ты должна знать, что не знаешь, что не знаешь этого.

Лиз: Иногда просто отказываешься от всего.

Карл: Да? Ты никогда не можешь ни от чего отказаться, потому что не от чего отказываться. Невозможно отказаться от того, чего вообще нет. И ты не можешь отказаться отказываться.

Аико: О, ты безнадёжен!

Карл: Но по-прежнему улыбаюсь! (смех) Поверь, безнадёжность — это громкий смех, смех вселенной, хохочущей над шуткой о том, что ты когда-либо мог подумать, что можешь убежать от Того, чем являешься. Это на самом деле абсолютная шутка, что у тебя когда-либо могла возникнуть идея, что ты можешь умереть, что можешь убежать от того бытия, которым являешься. Ну и идейка!

Лиз: Ну, идея заключается в том, что даже когда мы говорим, что не рождены и не умираем, то, когда мы умираем, мы прекращаем поиск, потому что прибыли на место.

Карл: Вы что сделали?

Лиз: Моя концепция в том, что, когда мы умираем, мы можем распрощаться с этим желанием познания, потому что достигаем его.

Карл: Ты не можешь прекратить влюбляться в себя.

Лиз: Ладно. Но я не хочу всего остального, вопросов.

Карл: Ага, только та любовь — это желание познать себя. Посредством этой любви ты хочешь знать, что ты любишь. Влюбляясь в себя, ты создаёшь образ возлюбленного, и его ты хочешь познать, потому что хочешь знать, что ты любишь. Выхода нет. И ты не можешь не влюбляться в себя.

Ты не можешь вообразить себе, чем являешься. Поэтому воображение — это реализация того, что ты есть, и ты не можешь не реализовать себя. Ты не можешь не воображать себе себя. И благодаря воображению ты воображаешь себе любящего и возлюбленного. Этого ты не можешь избежать.

Вопреки любящему и возлюбленному, ты должен быть тем, что ты есть. Вопреки появлению и уходу, любящему и возлюбленному и всем тем идеям, — ты есть то, что ты есть, — не потому, что что-то должно исчезнуть. Ничему не требуется исчезать, потому что нечему исчезать.

Лиз: Я верю в это в данный момент, но в следующий — это снова вернётся, как змея, вползающая обратно.

Карл: Да. Поэтому ты здесь сидишь.

Лиз: И изматываю тебя.

Карл: Не думаю, что это возможно. Многие уже пытались. (смех) Часами. Неделями. День за днём они пытаются высосать мне кровь, но высасывать нечего, нечего изматывать.

Лиз: Хорошо. Не буду чувствовать себя виноватой.

Карл: По-другому и невозможно.

Тишина, которой ты являешься, не может быть нарушена шумом Индии

Аико: Значит, ты мог бы делать это на протяжении восьми часов, а не двух?

Карл: О, я это делал. Как это было в Санта-Фе? С девяти до пяти, а потом с семи до девяти. Я это делаю неделями. Каждый день.

Франческо: О Боже.

Карл: Да, о Боже мой.

Франческо: Хороший мальчик.

Карл: Хороший мальчик? Мне жаль слушателей! (смех) Мне не надо слушать то, что я говорю. Поэтому я это говорю.

Маттиас: Поэтому люди и говорят.

Карл: Ага, так что им не нужно слушать.

Моника: Поэтому Рамана не говорил.

Карл: Но слушать он тоже не слушал. Что это за сказка о том, что он не говорил?

Моника: Он много не говорил, разве нет? (смех)

Карл: Камень тоже много не говорит.