Просто металл

Ругал ли он себя за то, что согласился ехать сюда? Вряд ли. Он остался верен себе, а люди раскаиваются обычно в содеянном только, когда изменяют в чем-то своим принципам, привычкам, характеру. А тут Иван имел дело как раз со своим характером. Только уже сидя в автобусе и направляясь на прииск, он подумал без особого раздражения, но с некоторой долей иронии: опять «на слабо» купили! И, конечно, вспомнил, как, в пятом классе вот так же «на слабо» сиганул из окна второго этажа на школьный двор. Правда, тогда все обошлось более или менее благополучно. Он слегка подвернул ногу и недельки две (на недельку больше, чем хромалось) припадал на нее, к всеобщей зависти сверстников.

А теперь?..

Прошла неделя, как решился вопрос о его назначении на «Конченый», а он так и не написал еще ничего Вере, откладывая это со дня на день, словно что-то еще могло неожиданно измениться в его судьбе. Да и что он мог написать девушке после того как несколько месяцев кряду уговаривал ее приехать к нему в Магадан и рисовал ей город таким, каким он представлялся ему самому по контрасту с полукочевой таежной жизнью?

Но дальше откладывать было нельзя. До обусловленного между ними срока оставалось немногим больше месяца. Девушка, наверное, уже собиралась понемногу, и Иван просто обязан был сообщить ей о переменах в своей судьбе. Вечером он сел за письмо.

«Дорогая, любимая моя! — писал Иван. — Я знаю, что ты должна обидеться на меня. И поделом. Вышло все как-то очень уж нелепо. Получилось, что напрасно я только растревожил тебя и с таким трудом уговорил ехать ко мне в Магадан. Ехать тебе не следует. Ожидаемого назначения я не получил, в городе зацепиться не удалось, и жить мне придется пока в условиях тяжелых, совсем не для тебя. Я человек привычный, и тайга для меня давно уже дом родной. А тебе здесь было бы очень трудно. Сочетать работу и учебу, как дома или в Магадане, ты здесь не сможешь. Я уже не говорю об элементарных удобствах и развлечениях. Верь мне, я очень хочу видеть тебя всегда рядом, но сейчас просто не имею на это счастье права. Дождусь ли я, его? Правда, мне снова обещали, что через несколько месяцев переведут в Магадан, но ты же видишь, как такая договоренность порой оборачивается.

…Больше всего боюсь я, что не хватит у тебя терпения ждать. Потерпи, Вера! Подожди!

Хоть и привычен я к таежной жизни, а и мне здесь сейчас нелегко. И не в тайге дело и не в том, что прохладно и что комната больше на клеть похожа, а в том, что дела не клеятся и трудно будет их налаживать. А тут еще о наших неудавшихся планах думы. Прости меня, Верушка! Правда, я без вины виноват, но получилось так, что я обманул и тебя и себя. Поэтому и чувствую себя виноватым перед тобой. Но давай верить и надеяться, ладно? Ведь главное между нами решено, правда же?

Передавай мой большой привет матери и братишке своему Гришутке. Скажи ему, что камней колымских для его коллекции я обязательно пришлю. Это-то мне теперь сделать легко. До свидания, дорогая моя. Теперь буду мучиться ожиданием письма от тебя. Не заставляй мучиться долго. Целую. Твой Иван».

Утром, до начала смены, Гладких пригласил к себе Карташева — того самого пожилого рабочего, с которым он познакомился в первый день на полигоне.

— Посоветоваться мне с вами надо, — сказал Иван рабочему. — На шурфовке давно работаете?

Карташев исподлобья метнул на начальника участка недоумевающий взгляд: подвох, мол, какой готовится или это ты серьезно? Он молча свернул папиросу, прикурил, глубоко затянулся и наконец выдавил из себя:

— Это смотря как. Вообще или на этом участке?

— И вообще и на этом участке.

— Всего лет двадцать Пять будет, а здесь — шестой месяц пошел.

Помолчал немного и добавил:

— Только чего со мной советоваться? Что я, инженер какой или геолог?

— Ну, это вы зря. Вот и я не инженер вовсе, учусь только. До этого все больше на шахтной добыче работал, а еще раньше — по механической части, на бульдозере, экскаваторе. У кого же мне учиться, если не у старых таежников?

— Нехитрая наука-то. Ковыряй себе землю, где скажут, — вот и все дело, — еще внимательнее приглядываясь к Гладких, ответил старик.

— Ну, а если все-так просто, почему же участок плохо работает?

— Так мы ж не работаем, а сидим больше, оттайки ждем. Летом больше работать надо, по талым грунтам, как полагается. Так опять же всех на промывку забирают. Так что, ежели учиться чему, то не здесь надо, а в другом месте где-нибудь.

— На ошибках тоже учатся.

— Так какая же здесь ошибка? Условия такие…

Гладких вслушивался в медленную, бесстрастную речь старого рабочего и, разглядывая его нескладную фигуру, ссутулившуюся на табурете, его небритое серое лицо, думал, что до такого равнодушия к своему делу рабочего человека могло довести только сознание полной бесполезности его труда.

— А вы сами как сейчас работаете?

— Как все…

— А все-таки?

— Процентов восемьдесят на круг выходит, как полагается.

— Не жирно.