Просто Наташа, или Любовь в коммерческой палатке

— Полагаю, пришло время поднять тост за нашу помолвку. Слово не совсем нам понятное, но другого для подобного случая я, к сожалению, не знаю.

— Я не буду пить, — отказалась Наташа.

— Это исключено. Сегодня торжественный для меня день, ты дала согласие стать моей женой. Такое событие следует отметить.

— Ты хочешь напоить меня?

— Почему ты этого боишься? После того, что сегодня было, ты не должна меня опасаться. По-моему, я дал тебе достаточно гарантий в серьезности своих намерений.

— Ну и что? А я, может, не хочу, чтобы ты приставал ко мне до свадьбы. И вообще, почему это нужно отмечать? Сам же говорил, что тебя не интересует, как поступают все в каких-то ситуациях, а сам же хочешь отметить — как все.

— Чересчур длинное и путаное предложение, — дернул носом Нигилист. — Но я тебя понял. Меня, действительно, не интересует мнение других, но я уважаю собственное мнение. Оно состоит в том, что нашу помолвку необходимо отметить бокалом шампанского. Потом, если хочешь, мы можем поехать ко мне. Ты ведь еще не видела квартиру, где скоро будешь хозяйкой.

— Вот как стану твоей женой, так и поеду, — объявила Наташа.

— Значит, завтра. Пожалуйста, подними свой бокал.

— Завтра? К чему такая спешка? Я… я не готова завтра. У меня и платья подходящего нет.

— Оно и не нужно. Но, если хочешь, можешь купить себе все, что считаешь нужным. Завтра. Предлагаю выпить за тебя, Наташа. Ты очень красивая девушка. Я люблю тебя.

Странно было слышать признание в любви, высказанное ровным, бесстрастным голосом, будто он председательствовал на комсомольском собрании. На повестке дня два вопроса: первое — ты красивая девушка, второе — я люблю тебя. Наташа сделала два глотка, поставила хрустальный фужер на стол.

— Почему ты всегда такой серьезный? Хоть бы улыбнулся, что ли. А то — как все равно секретарь комсомола.

— Я и был комсомольским секретарем. Только очень большим. Я работал завсектором в ЦК ВЛКСМ.

— Ух ты! Неужели в самом ЦК работал?

— Почему бы и нет? Ничего особенного в этом не вижу. Довольно-таки гнусная организация, хотя и весьма престижная… была.

— Ну как же! — Она взяла фужер, допила шампанское. — Ведь там такие важные люди, даже представить трудно. К нам в школу из райкома, из Гулькевичей, приезжали — такие… прямо не подступишься, вожди! А в ЦК — не могу себе представить.

— Обычные люди. Траханные-перетраханные бабы, сидят, обсуждают, что где дают, похмельные мужики, рассказывают, кто кого и сколько раз, а потом садятся в машины, едут в какие-то институты или на заводы, сидят в президиумах, сурово, но доброжелательно поглядывают в зал… Дерьмо!

— Но ты же, наверное, не один год работал там, сам был таким же… Как же теперь можешь так говорить? Да ты настоящий нигилист! Ты ни во что не веришь!

— Я верю в себя. А работал там потому, что другого способа реализовать свои возможности не было. Номенклатура — лишь это как-то отвечало моим потребностям. И возможностям.

— Больно высокого ты мнения о себе, Петр Яковлевич, — покачала головой Наташа. — А с начальством-то небось лебезил, улыбался, да? А то как же мечтать о повышении было?

— Не лебезил и не улыбался, но всегда говорил то, что начальник хотел услышать. Зная психологию человека, это несложно было сделать.

— Ты мог бы и не говорить мне этого, — заявила Наташа. — А то я подумаю, что и слова про меня — тоже знание психологии и все.

— В какой-то мере — да.

— Ах вот как? Значит, ты просто считаешь меня дурой? Думаешь, я всему поверю, раскрою рот и стану слушать? Как бы не так!

— Все женщины — дуры, — спокойно резюмировал Нигилист. — С точки зрения общечеловеческих ценностей. Их дело — продолжать род, а они еще на что-то претендуют.

— Значит, и я дура?

Шампанское не успокоило, не притупило остроту ощущений, напротив, усилило раздражение, которое возникло, едва Наташа переступила порог этого шикарного ресторана. Конечно, приятно зайти в ресторан, вкусно поесть, поговорить, но когда на тебя смотрят, как на человека второго сорта, когда напротив сидит рыжий длинноносый дядька и с важным видом говорит гадости — увольте!

— Шашлык хорош, когда он горячий.

— Нет, ты уж ответь мне, я — дура?

— Не думаю, что эта тема соответствует нашему настроению в этот вечер. — Нигилист понюхал кусок мяса и отправил его в рот. — Мы можем поговорить о чем-нибудь более приятном.

— Очень даже соответствует, — заупрямилась Наташа.

— Хорошо. И закончим об этом. Я бы сказал так: не совсем. У тебя превосходные внешние данные и практически отсутствуют претензии на высокое положение в обществе. Это меня полностью устраивает. Я же сказал: ты мне нравишься, я люблю тебя. Что еще нужно говорить в подобных случаях?

— Ничего! Ты рассуждаешь обо мне, как о своей машине. Надоело слушать, понял? На себя бы посмотрел — мало того, что страшный, так еще и сидишь тут, рассуждаешь, как робот, улыбнуться не умеешь, сказать по-человечески не умеешь! Как все равно болванчик заводной!

Поразительно — он даже не обиделся! Хоть бы разозлился, закричал или извинился, попросил говорить тише, не позорить его — ничего подобного! Он был совершенно спокоен.