Читаем Просто об искусстве. О чем молчат в музеях @bookler полностью

Перед нами Джонатан Баттел, сын торговца скобяными товарами, которого художник одел в костюм из атласа, как если бы тот был аристократом. Они словно работают «под Ван Дейка», у которого тоже встречается ракурс чуть снизу при прямом взгляде модели на нас. Но Джонатан с уже вытянувшейся головой и еще пухлыми щечками изображен непосредственно, без лакировки, необходимой светскому портрету. Он выглядит полным жизни. Вероятно, его веселила эта игра с другом-живописцем. Известно, что портрет находился у него вплоть до банкротства.

Гейнсборо. Мальчик в голубом

ИТАЛИЯ XVIII ВЕКА. РОКОКО


Риччи. Лукреция и Коллатин

В Италии и рококо было монументальным.[36]

В древнюю древность, когда в Риме еще правили этрусские цари, царский сын Тарквиний вечерял со своими приближенными, среди которых был и Коллатин.

Риччи. Лукреция и Коллатин







– Интересно, что делают сейчас наши жены? – Как что? Молятся за нас, наверное. – Давайте проверим!

Рейд показал, что жены точно так же расслабляются и сплетничают. Только Лукреция ткала вместе со служанками одежду для мужа. Царский сын Тарквиний позавидовал и на следующий день, зная, что ее муж будет на общем собрании, пришел и изнасиловал Лукрецию.

Та дождалась мужа и отца, рассказала о пережитом позоре, а потом закололась кинжалом. Именно этот момент мы видим.

Так как с этого момента началось восстание против царской власти, для начала которого обязательна кровь невинной жертвы (нарушить табу можно только в ответ на вопиющее преступление), трудно судить, что в этой истории правда, а что нет.


Гварди. Площадь святого Марка

«Ведуты», итальянские пейзажи XVIII века, создавались в том числе для богатых туристов, желающих увезти с собой вид на память. Дагер в XIX веке изобрел только способ фиксировать перевернутое изображение внутри темной коробки. Сама технология известна начиная с глубокой древности. И Гварди, и Каналетто использовали камеру-обскуру. Сегодня мы имеем подобную технологию в телефоне.

Гварди. Площадь святого Марка


Джанбаттиста Тьеполо. Агарь в пустыне

Джанбаттиста Тьеполо – последний великий итальянский художник.[37]

Поражает прежде всего убедительность формы, объема. Тьеполо создает свой текучий, легкий и красивый мир, в котором фактура ткани отличается от фактуры мрамора или живого человеческого тела, но глаз понимает, что перед ним живопись.

Джанбаттиста Тьеполо. Агарь в пустыне







При этом кажется, что лежащие на траве ноги умирающего от голода Измаила можно потрогать и потискать.

Судьба Агари ужасна. Рабыня, которую Сара положила под мужа, родила и начала возноситься над бездетной Сарой, затем была изгнана в пустыню, где ей напомнили, что она вещь наподобие табуретки, а вовсе не мать наследника. Агарь смирилась, ее приняли обратно. А когда Сара родила – снова выбросили.

Одиночество в пустыне – это верная смерть. Мусульмане верят, что Агарь вывел ангел. И они, таким образом, произошли от Измаила, а значит, от Авраама.


Пьетро Лонги. Носорог Клара

Пример среднего художника, вошедшего в историю искусств через ми-лоту и навязчивость. Даже великий Джулио Карло Арган упоминает его сценки из венецианской жизни в своей «Истории итальянского искусства».

По всей видимости, Лонги так здорово умел нравиться людям, что его с этими сценками приняли в Академию художеств.

На что только не пойдет человек, чтобы ему не было скучно. В данном случае зритель пошел на жующего сено носорога, спиленный рог которого демонстрирует укротитель. Вообще носорог – это крупный, опасный, сильный зверь. Но зачем об этом думать, если дают сено?

Карнавал в Венеции был почти всегда, что особенно удобно, если идешь к любовнику. На вершине композиционного треугольника – любимая маска Казановы. Угадайте, как она крепится? Клей? Как тогда умываться? На завязках? Так где они, эти завязки? Их нет.

С оборотной стороны черной маски – длинный выступ. Девушка держит ее зубами. Потому и любимая маска Казановы – наконец-то женщина умолкла.

Пьетро Лонги. Носорог Клара


Как отличить ампир?

– объем лепится широкими плоскостями, членения пространства ясные, ритмика монументальная;

– часто используется римская архитектура, римская история. Но не шашни императоров с любимцами, а герои, ставящие интересы государства выше своих;

– ограниченный набор цветов. В картине может быть красота, но автор постарается избежать украшательства.


Давид. Клятва Горациев (1784)

Можно ли представить себе, что такая картина стала бы популярна на Салоне на пятьдесят лет раньше? Никаких рюш, дробных складок, налитых жизнью розовых щек. Ни одного миловидного персонажа! Никто не флиртует.

Перейти на страницу:

Похожие книги

The Irony Tower. Советские художники во времена гласности
The Irony Tower. Советские художники во времена гласности

История неофициального русского искусства последней четверти XX века, рассказанная очевидцем событий. Приехав с журналистским заданием на первый аукцион «Сотбис» в СССР в 1988 году, Эндрю Соломон, не зная ни русского языка, ни особенностей позднесоветской жизни, оказывается сначала в сквоте в Фурманном переулке, а затем в гуще художественной жизни двух столиц: нелегальные вернисажи в мастерских и на пустырях, запрещенные концерты групп «Среднерусская возвышенность» и «Кино», «поездки за город» Андрея Монастырского и первые выставки отечественных звезд арт-андеграунда на Западе, круг Ильи Кабакова и «Новые художники». Как добросовестный исследователь, Соломон пытается описать и объяснить зашифрованное для внешнего взгляда советское неофициальное искусство, попутно рассказывая увлекательную историю культурного взрыва эпохи перестройки и описывая людей, оказавшихся в его эпицентре.

Эндрю Соломон

Публицистика / Искусство и Дизайн / Прочее / Документальное