Просто поверь в любовь

– Эмоции – это самое главное. Любовь – самое главное. Мне понадобилось много времени, чтобы понять это. Это то, чего я хотела всю свою жизнь, но не осознавала этого. И я люблю тебя. Я люблю тебя всем своим существом. И эта любовь изменила меня.

– Ты уверена, что просто снова не ждешь чьего‑то одобрения? Ты утратила любовь и уважение к своему отцу, а теперь…

– Ты – не мой отец. И не пытайся сказать мне, что я просто запуталась в своих чувствах.

– Я никогда никого не любил и не хочу любить, – жестко сказал Холден.

– Я подозревала, что ты это скажешь. Ты так отчаянно стараешься заставить меня поверить в это. Я думаю, из‑за того, что хочешь поверить в это сам. Ты даже не хочешь признавать, что делаешь все это из любви к своей сестре.

– Ты думаешь о счастливых семьях, о людях, которые любят друг друга. Но между мной и моей матерью и сестрой нет никакой любви. Я просто забочусь о них.

– Ты любишь их, – возразила Эмерсон. – И почему бы нам не попытаться тоже построить новые отношения, основанные на любви? Разве мы не можем любить друг друга? Я знаю, наши тела с самого начала знали, что мы будем значить друг для друга. И я думаю, что мы всегда были предназначены друг другу. Я верю в это всей душой.

– Тела знают не все. Они просто хотят секса. И это не любовь. И в этом нет ничего, ради чего стоило бы разрывать свое сердце.

– Но… у меня нет выбора. Мое сердце уже разрывается. Из‑за нас. Из‑за того, что может быть.

– Нет никаких «нас». Есть ты и я. И мы женаты, и я постараюсь, чтобы наш брак был более‑менее удачным. Но ты должна трезво смотреть на вещи. И понимать, что все это значит для такого человека, как я.

– Нет, – сказала Эмерсон. – Я не хочу трезво смотреть на вещи. Ничто в моей жизни не становилось лучше из‑за того, что я старалась трезво смотреть на вещи. И я больше не хочу этого делать.

– Ну что ж, это справедливо.

– Но я хочу, чтобы наш брак… чтобы ты…

– Ты хочешь, чтобы я любил тебя, но я не могу. Прости. И я… – он нежно коснулся рукой ее щеки, – я ценю то, что ты не считаешь меня таким же, как твой отец. Но совершенно ясно, что я именно такой. Я не стану заставлять тебя подписывать соглашение о неразглашении или что‑нибудь в этом роде. Я прошу у тебя лишь одного – сохрани ради моей сестры новую линейку вин с ее именем. И это все. И я отдаю тебе все мои акции.

– Что?

– Я возвращаю их тебе. Потому что они по праву принадлежат тебе.

– Ты готов сделать это, лишь бы не любить меня?

– Я никогда не хотел причинить тебе боль. Это никогда не было моей целью, веришь ты в это или нет. Я не испытываю к тебе настолько сильных чувств, чтобы хотеть ранить тебя.

И эти слова, словно стрела, пронзили ее сердце.

Было бы лучше, если бы он сказал, что ненавидит ее. Если бы он снова пригрозил уничтожить винодельню. Если бы ее ультиматум привел его в ярость. Но этого не произошло. Он был холоден и абсолютно безразличен. Он выглядел как человек, который не испытывает никаких чувств. А она предпочла бы, чтобы он ненавидел ее, потому что это означало бы, что он испытывает хоть какие‑то чувства к ней. А вместо этого она наткнулась на стену безразличия.

Она не могла бороться с этим. Не могла бороться с безразличием.

– Значит, ты ворвался в нашу семью, как ураган, желая смести все на своем пути, а теперь просто… отказываешься от своей мести?

– С твоим отцом я уже разобрался. Контрольный пакет акций теперь у тебя и у твоих сестер. И у меня нет никаких причин желать уничтожить вас.

– Не думаю, что это рыцарский поступок. Я думаю, что ты просто струсил.

– Трусы не добиваются того, чего добился в жизни я. Трусы не отправляются на поиски справедливости ради своих сестер.

– Но трусы убегают, когда от них требуют чего‑то, чего они боятся. А именно это ты и делаешь. Ты можешь притворяться бесстрашным. Ты бываешь очень жесток, и я знаю это. Но эта жестокость – лишь способ защитить себя. Хотела бы я знать почему. Хотела бы я знать, что мне теперь делать.

– Это не продлится долго, – сказал он. – Твое желание что‑то дать мне.

– Почему ты так считаешь?

– Я никогда не встречал людей, которые хотели бы сделать что‑то, что было бы в конечном счете не выгодно им.

– Но мои чувства…

– Твои чувства? Ты веришь в них, а я нет. Я верю лишь в то, что можно потрогать, что можно купить.

– Но я верю в нас, – сказала она, прижимая руку к сердцу.

– В этом ты заблуждаешься, дорогая.

Ее сердце сжалось от боли.

– В конечном счете, ты вовсе не Большой Злой Волк. У того, по крайней мере, хватило мужества съесть Красную Шапочку. А у тебя не хватает мужества даже на это.

– Тебе стоило бы благодарить судьбу за это.

– Ты разбил мое сердце. И я лишь надеюсь, что в один прекрасный момент ты осознаешь, что разбил и свое тоже. Я надеюсь, что ты оглянешься назад и поймешь, что между нами была любовь, но ты побоялся поверить в это. И ты спросишь себя, почему тебе было легче в порыве ярости пересечь весь штат, чем пересечь комнату и сказать кому‑то, что ты любишь его.