Просто спасти короля

— Так вы думаете, мессер…?

— Нет, Эррико, я не думаю. А я в этом твердо уверен. Не пройдет и полгода, как все города папской области — по крайней мере, в границах Пипинова дара — присягнут трону Святого Петра. Это как раз самое легкое из того, что нам предстоит, поверь мне.

— Самое легкое?!

— Да, самое легкое. Ибо после этого нам откроется весь мир! Мир, готовый внимать словам, произносимым отсюда — из Латеранского дворца!

Не в силах справиться с охватившим его возбуждением, Иннокентий со стуком отставил бокал, расплескивая драгоценное вино по узорчатой поверхности стола, и принялся ходить взад-вперед. Ни мокрые следы на паркете, ни ощутимый сквозняк, студеным дыханием идущий вдоль пола, ничто теперь не могло отвлечь его от главной мысли, уже многие месяцы глодавшей ему душу.

— Время, Эррико, понимаешь, время! Оно… — Впрочем, одного взгляда в удивленные глаза собеседника было достаточно. Пальцы новоизбранного Папы сжались и побелели, жилы на шее и лбу наоборот, казалось, вот-вот лопнут. — Нет, не понимаешь! Никто не понимает…

— Так объясни…

— Понимаешь, Эррико… — Иннокентий все же взял себя в руки и, не переставая вышагивать босыми ногами по холодному полу, начал сбивчиво, с трудом удерживаясь за собственной мыслью, торопливо и не очень-то связно объяснять. — Понимаешь, Эррико, сейчас такое время, когда возможно все… Когда мир сей может либо погибнуть, либо вознестись к вящей славе Господней, преобразившись в град Божий на земле, о коем пророчествовал блаженный Августин…

Поверь, такие моменты случаются раз во многие сотни лет! Во многие сотни лет…! Слуги перестают почитать господ, а господа забывают заботиться о слугах… Честь и доблесть, ради которых еще вчера рыцари были готовы расшибить свои железные лбы, оказываются вдруг смешной сказкой… Слуги Церкви погрязают в пучине грехов, а многочисленные ереси, наоборот, являют миру примеры чистоты и благости времен первых Апостолов…

Все старое, что было до нас, вдруг разом заканчивается. Просто — рассыпается в прах… Раз — и нету! Ничего нету, Эррико! Как будто неведомая пустота поглощает вдруг все, что скрепляло жизнь многих и многих поколений до нас…

И мир ждет нового Слова. Слова, которое расскажет пастве Господней, как жить дальше! Чем утолять голод и жажду. Чему радоваться и о чем печалиться. О чем молиться и что проклинать. Что признавать злом, а что — благом…

Эта пустота уже здесь, Эррико, она на пороге. Я чувствую ее дыхание. Она разверзается…

Кто скажет это Слово? Кто заполнит сию пропасть, если не святая Церковь? Кто удержит мир — творение Господне — от падения в нее? Разве не для этого передал апостол Петр ключи от Святого Престола святому Лину? Для чего переходят они через столетия от одного Наместника к другому, как не для того, чтобы удержать мир на краю пропасти в такие времена?

На этом Слове, на нем одном заждется власть Святого Престола! Не на золоте, не на мечах, но на Слове едином! И сказать его выпадет нам, тем, кто волею Господа оказался у подножия престола Святого Петра в это страшное время! Сей крест — наш, ты понимаешь, Эррико, наш и более ничей!!!

Достанет ли сил…? Денно и нощно молю Отца нашего, чтобы дал сил нести его… Достанет — и тогда еще многие века простоит Святой Престол в силе и славе Господней! Не достанет — и кто тогда вспомнит о нас, грешных…? И что тогда будут значить жалкие пять тысяч фунтов золотом?!

На этом неожиданном выводе лицо новоизбранного Папы самым решительным образом преобразилось. Вдохновенная пророческая страсть в одно мгновение покинула его, уступив место привычному, слегка насмешливому спокойствию. Он разлил остатки вина по бокалам, отсалютовал своим собеседнику и жадно припал губами к краю.

— Все горло пересохло, — пожаловался он, утирая губы льняной салфеткой. — Ну, а города папской области…, попомни мое слово, Эррико, не пройдет и полгода, как все они будут вот здесь!

Рука наместника Святого Престола поднялась, и пальцы сжались в побелевший от напряжения кулак.

* * *

Полгода спустя.

Ассизи, кафедральный собор Сан-Руфино, июль 1198 года

— … отныне и всегда буду верен тебе, господину моему, папе Иннокентию. Ни делом, ни помышлением я не буду способствовать тому, чтобы ты потерял жизнь или здоровье или коварным образом был захвачен в плен…

Слова присяги звонким эхом отскакивали от стен, бились о цветные витражи оконных проемов и уносились под купол — туда, где сам Христос, изображенный во всей силе и славе Его, был им свидетелем. Строгим и неподкупным.

Свежий ветер, стекая с южного склона Монте-Субазио, нес живительную прохладу в долину Киашо, залетая порой и сюда, под своды собора. Впрочем, мощные стены и солидная кровля Сан-Руфино и сами по себе служили надежной защитой от беснующегося снаружи июльского солнца. Ассизи, казалось, вымер. И лишь здесь, в стенах до сих пор достраивающегося кафедрального собора, шло действо — пожалуй, самое важное по эту сторону Альп. Город, в лице своих лучших представителей, присягал своему Протектору.