Просто вдвоем

До вечера он почти никогда не бывал дома, а если и приходил раньше обычного, то работал за столом, а не рассиживался. Я нахмурился:

– Папа?

Он не пошевелился и не поднял лица.

– Иди сюда, Лэндон, сядь.

Мое сердце застучало, медленно набирая скорость, как еще не разогревшийся двигатель.

– Где дедушка? – Я бросил на пол рюкзак, но не сел. – Папа!

Только теперь он на меня посмотрел. Глаза у него были покрасневшие, хотя и сухие.

– Сегодня утром на лодке у твоего деда случился сердечный приступ…

– Что?! Где он? В больнице? Ему лучше?

Отец покачал головой:

– Нет, сын. – Его голос прозвучал тихо и мягко, но мне показалось, что он ударил меня этими острыми, неподатливыми, безнадежными словами. – Приступ был тяжелый. Дедушка ушел быстро…

– Нет! – Я попятился, давясь слезами. – Черт побери, нет!

Зайдя к себе в кладовку, я хлопнул дверью и не выходил, пока отец не лег.

Ночью я босыми ногами прошлепал в дедову комнату, освещенную лунным светом, который просачивался сквозь не до конца задернутые занавески. Провел пальцами по предметам, лежавшим на прикроватной тумбочке. Это были очки, положенные на Библию в кожаном переплете; томик «Листьев травы»; стакан, до половины наполненный водой, часы «Таймекс» с поцарапанным циферблатом. На комоде, рядом со стопкой сложенной одежды, стояла выцветшая фотография бабушки, держащей на руках ребенка – моего отца. Рамка была старая, облупившаяся и перекошенная.

Выйдя на кухню, я достал из холодильника судок с макаронами и съел их, не разогревая.

На короткой траурной церемонии присутствовали только мы с отцом и кое-кто из местных старожилов: дедовы друзья, знакомые рыбаки, соседи. Папа надел единственный костюм, который привез из Александрии. Тот был идеально вычищен и отутюжен, но сидел чуть свободнее, чем когда его доставали из шкафа в последний раз – по случаю маминых похорон. Отец похудел: стал жилистее, но при этом сухощавее. А у меня не было ни костюма, ни времени его купить. Поэтому я надел на службу черные джинсы с черным джемпером.

Деда похоронили рядом с бабушкой, которая умерла на тридцать лет раньше. На ее памятнике было написано: «Рамона Дилайла Максфилд, возлюбленная жена и мать». Мне захотелось узнать, какую надпись отец заказал для дедушки, но спрашивать я не стал.

На следующий день папа отдал мне две вещи, принадлежавшие деду: ключи от старенького «форда» и тяжелую медную подвеску с кельтским символом, который, вероятно, свидетельствовал о том, что род Максфилдов существовал уже в двенадцатом веке.

Ключи от грузовичка я повесил на брелок с ключами от дома и компасом, а символ увеличил в своем блокноте, чтобы Арианна сделала такую татуировку у меня на боку, на уровне последнего ребра.

Итак, теперь я был обладателем вожделенного «форда» и атрибута тысячелетней истории своей семьи, а также секретного рецепта «брауни», складного ножа и воспоминаний о дедушке, которого не узнал бы толком, если бы не смерть моей матери.

Я не понимал, зачем мне все эти приобретения, когда каждое из них было связано с потерей дорогого человека.

Лукас

Я вошел в аудиторию, когда Хеллер уже собирал у студентов листки с работами. Как только я сел, он попросил подойти к нему после занятий.

– Да, сэр, – ответил я, стараясь не смотреть на Жаклин, которая повернула голову и с неприкрытым любопытством слушала наш разговор.

Я замер, понимая, что стоит Чарльзу произнести одно предложение, даже одно только слово – «Лэндон», – и она поймет, кто я такой.

Мне хотелось, чтобы она поняла.

И в то же время не хотелось.

До звонка она больше не оборачивалась ко мне, но после лекции я спустился к кафедре Хеллера и, пока он отвечал на вопрос какого-то студента, воспользовался возможностью отыскать ее в толпе: она по-прежнему сидела на своем месте. И смотрела на меня.

На большом расстоянии и при искусственном освещении ее глаза казались темными. Я не мог разглядеть беспримесной голубизны ее зрачков, не мог почувствовать ее сладковатый запах. Она не смеялась и даже не улыбалась. Она была просто симпатичной девушкой.

Но почему-то я не видел вокруг никого, кроме нее.

– Ты готов? – спросил Хеллер, запихивая тетрадь в портфель.

Я с усилием переключил внимание:

– Да. Конечно. Готов.

Он с сомнением на меня посмотрел, и я вышел вслед за ним из аудитории.

– Ты точно не переутомляешься, сынок? У тебя такой вид, будто ты чем-то озабочен.

Он даже не представлял себе насколько.

* * *

Это был не мой день.

Началось с того, что впервые за время моего знакомства с Гвен она пришла на работу в плохом настроении, превратившись в совершенно другого человека. В Ив. Которая, кстати, тоже работала в эту смену.

Я не знал, когда появится Жаклин и придет ли она вообще. Но мне, точнее, Лэндону было известно, что в пятницу вечером у нее бывали музыкальные занятия со школьниками. Поэтому она будет здесь с минуты на минуту, если не решила проигнорировать мое приглашение. Вместо нее нарисовался Хеллер, заказал большой латте и сел за угловой столик. Я, как махровый эгоист, стал молиться, чтобы он разлил свой кофе и ушел.