Просто вдвоем

Придя домой, я сделал себе сэндвич, поделившись индейкой с Фрэнсисом – как три года назад, когда он впервые ко мне заявился. Я жил в этой квартире всего месяц. Прихожу – а там еще один постоялец, которого никто не звал. Несмотря на то что Хеллеры жили через двор, меня, как ни странно, беспокоило чувство изолированности от людей. Когда я жил у отца, мы мало разговаривали, и все-таки он был дома, рядом. Мне не хватало не столько общения, сколько простого присутствия живого существа.

– Что скажешь? – спросил я теперь, бросая Фрэнсису в миску последний кусочек индейки. – Стать мне ее «плохим парнем»? По-моему, лучшего кандидата на эту должность ей не найти. – Я взял телефон и отыскал номер Жаклин. – «Скажи это сейчас или молчи вечно».

Покончив с ужином, Фрэнсис перешел к умыванию.

– Молчание – знак согласия, – подытожил я, отправляя Жаклин эсэмэску с извинениями за то, что в «Старбаксе» даже не подошел с ней попрощаться.

«Наверно, было неловко из-за доктора Хеллера?» – ответила она.

Черт возьми! «Неловко» – это мягко сказано.

Я написал, что хотел бы ее нарисовать, и уставился в экран, ожидая ответа. «Тебе нужен плохой парень, Жаклин? – думал я. – Ладно. Тогда попробуй меня».

Она отписала: «ОК».

Я спросил номер ее комнаты и пообещал подъехать через пару часов.

Жаклин написала Лэндону (примечательно, что она сделала это именно тогда, когда сидела в «Старбаксе»). Поблагодарила за настойчивую рекомендацию заполнить вопросный лист. Утреннюю проверочную работу она сделала на отлично: в этом я был уверен процентов на девяносто девять. Мне захотелось написать ей ответное письмо, но я не стал. Сегодня вечером никакого Лэндона не будет.

* * *

Пройти в общагу оказалось очень просто. Достаточно было крикнуть кому-нибудь входившему: «Эй, друг! Не закрывай дверь!» Поднимаясь по задней лестнице, я весь пылал.

Я не соврал: мне действительно хотелось нарисовать Жаклин. И наверное, на этом все. Пока.

Я тихо постучал, не обращая внимания на торчавших в коридоре студентов. Она не ответила, и движения в комнате я не услышал. Но как только я постучал опять, она отворила, словно стояла за дверью и спорила с собой, впускать меня или нет.

На ней был светло-голубой джемпер, подчеркивавший цвет ее глаз. Вырез спускался на грудь осторожной буквой «V». Мягкая шерсть так и просила, чтобы ее погладили, и я пообещал себе это сделать.

Я вошел и захлопнул за собой дверь, как будто запечатал собственную совесть. Но она продолжила упорно и глухо стучаться в мой череп, напоминая о том, что девушка, к которой я пришел, мне заказана: Жаклин – студентка Хеллера. К тому же она недавно пережила личную драму, и это сделало ее уязвимой в одном плане… а меня в другом.

И главное, она понятия не имела о моем внутреннем конфликте.

Я бросил блокнот на ее кровать, засунул руки в брюки и стал изображать, будто изучаю интерьер, а Жаклин в этот момент изучала меня. Я чувствовал ее взгляд на поношенных ботинках, которыми только дерьмо месить; на тоскливом джемпере с капюшоном; на кольце, продетом в губу. Она видела пляжного забулдыгу, типичного красношеего, на котором было большими буквами написано: «Не связывайся со мной!» Я представлял собой полную противоположность ее холеному бывшему. Да и всегда был таким, даже когда у меня была возможность стать похожим на него. Я никогда не думал о том, во что был одет и сколько это стоило. Бренды, от которых балдели его благополучные «братаны», не впечатляли моих александрийских одноклассников – детей влиятельных лоббистов, сенаторов и директоров гигантских компаний.

Я никогда не стушевался бы перед тем, кто выставляет напоказ папашин достаток. Я знал, как быстро исчезают деньги, особенно если они заработаны не тобой. Эта истина далась мне нелегко, но я ее прочно усвоил: то, чего человек хочет от жизни, он должен добыть сам. И сохранить.

Пока взгляд Жаклин блуждал по моему лицу, я продолжал притворно оглядывать комнату, вспоминая то рассеянное выражение, с которым она иногда сидела на хеллеровских лекциях: неподвижные глаза смотрят в пустоту, пальцы перебирают невидимые струны, постукивая по ноге или по столу.

Меня потянуло к ней много недель назад, но я держался на расстоянии до той ночи, когда пришел ей на помощь. Китайская пословица гласит, что ты навсегда в ответе за человека, жизнь которого спас. Чувствуя, что это правда, я не мог позволить Жаклин встать, отряхнуться и уйти неизвестно куда. Ведь я видел, что она была совершенно неспособна за себя постоять. Может, я и не спас ее от смерти, но предотвратил нечто, способное повредить душе. Поэтому теперь я должен был следить за ней, а чтобы делать это успешно, старался узнать ее получше.

По крайней мере, такую легенду я состряпал себе в оправдание.