Просто вместе

Камилла скрестила ноги, пристроила руки на животе и пустилась в долгое плавание.

– Я была самой обычной и очень послушной маленькой девочкой… – начала она детским голоском, – ела мало, но прилежно училась в школе и все время рисовала. У меня нет ни братьев, ни сестер. Моего папу звали Жан-Луи, маму – Катрин. Думаю, поначалу они любили друг друга. Впрочем, не знаю, я никогда не решалась спросить… Но когда я рисовала лошадей или прекрасного героя Джонни Деппа из сериала "Джамп Стрит, 21", любовь уже прошла. В этом я совершенно уверена, потому что папа больше с нами не жил. Он возвращался только на субботу и воскресенье, чтобы увидеться со мной. Он правильно сделал, что ушел, на его месте я бы сделала то же самое. Кстати, каждое воскресенье, вечером, я мечтала уйти с ним вместе, но никогда бы на это не осмелилась, ведь тогда мама снова бы себя убила. Когда я была маленькой, моя мама убивала себя чертову прорву раз… К счастью, чаще всего в мое отсутствие, а потом… Я подросла, и она перестала сдерживаться, вот… Помню, однажды меня пригласили на день рождения к подружке. Вечером мама за мной не пришла, и чья-то другая мама отвезла меня домой, а когда я вошла в гостиную, она лежала мертвая на ковре. Приехала скорая помощь, и я десять дней жила у соседки. Потом папа сказал ей, что, если она еще хоть раз убьет себя, он отберет у нее опеку надо мной, и она прекратила. Но таблетки глотать не перестала. Папа говорил мне, что вынужден уезжать из-за работы, но мама запрещала мне в это верить. Каждый день она талдычила, что он лжец и негодяй, что у него есть другая жена и другая маленькая дочка, с которой он каждый вечер играет…

Камилла заговорила нормальным голосом.

– Я впервые об этом рассказываю… Видишь, как бывает: твоя мамаша избила тебя, прежде чем посадить в поезд и отправить обратно к бабушке и дедушке, а моя только и делала, что промывала мне мозги. Только и делала… Нет, иногда она бывала очень милой… Покупала мне фломастеры и уверяла, что я ее единственное счастье на земле…

Когда папа появлялся, он запирался в гараже со своим "Ягуаром" и слушал оперы. "Ягуар" был. старый, без колес, но это не имело значения, мы все равно отправлялись на нем в путешествие… Он говорил: "Могу я пригласить вас на Ривьеру, мадемуазель?" И я садилась рядом с ним на сиденье. Я обожала эту машину…

– Какая модель?

– По-моему МК…

– МК1 или МКII?

– Да что же это такое, черт побери?! Я тут пытаюсь тебя растрогать, а единственное, что тебя интересует, – это марка машины!

– Прости.

– Да ладно, проехали…

– Продолжай…

– Пфф…

– "Итак, мадемуазель? Могу я пригласить вас на Ривьеру?"

– Да, – улыбнулась Камилла, – с превеликим удовольствием… "Вы взяли купальник? – продолжал он светским тоном. – И вечернее платье! Мы обязательно отправимся в казино… Не забудьте свою чернобурку, ночи в Монте-Карло прохладные…" В салоне машины изумительно пахло. Старой-старой кожей… Я помню, какое там все было красивое… Хрустальная пепельница, изящное зеркало, крошечные ручки для опускания стекол, отделение для перчаток, дерево… "Ягуар" напоминал мне ковер-самолет. "Если повезет, мы доберемся туда к вечеру", – обещал он. Вот таким был мой отец – великий мечтатель, способный часами переключать скорости в стоящей на приколе машине, он уносил меня на край света, не покидая стен гаража на окраине города… А еще он с ума сходил по опере, и в дороге мы слушали "Дон Карлоса", "Травиату" и "Женитьбу Фигаро". Он рассказывал мне истории: о грустной судьбе мадам Баттерфляй, о невозможной любви Пелеаса к Мелисанде, когда тот признается, что должен ей что-то сказать, но не может выговорить ни слова, о флирте графини с Керубино, который только и делает, что прячется, и о прекрасной колдунье Альцине, обращавшей своих ухажеров в диких зверей… Я могла болтать в свое удовольствие – он поднимал руку, если хотел, чтобы я замолчала, а в Альцине он это часто делал…Tornami a vaghneggiar, не могу слушать эту арию. Она слишком веселая… Но чаще всего я молчала. Мне было хорошо. Я думала о другой маленькой девочке, которая всего этого не имела… Все было очень сложно для меня… Теперь я ясно понимаю: такой человек, как мой отец, не мог жить с такой женщиной, как моя мать… С женщиной, которая рывком выключала музыку, если пора было садиться за стол, и все наши мечты лопались, как мыльные пузыри… Я никогда не видела ее счастливой, она вообще не улыбалась, я… А вот мой отец был очень милым и добрым. Как Филибер… Он был слишком милым, чтобы выносить подобное. Не мог позволить, чтобы маленькая принцесса считала его чудовищем… и однажды вернулся и снова стал жить с нами… Спал в своем кабинете и уезжал на выходные… Не стало вылазок в Страсбург и Рим на старом сером "Ягуаре", походов в казино и пикников на берегу моря… А потом однажды утром он устал… Очень, очень устал и упал с крыши…

– Упал или прыгнул?