Просто вместе

Франк отсутствовал, Филибер был безупречен.

Камилла показала им свою мастерскую. Здесь повсюду красовались изображения Полетты – в разных позах, в разных ракурсах, в разных техниках. Настоящий мемориал ее веселости, нежности, угрызениям совести и воспоминаниям, избороздившим морщинами ее лицо…

Матильда была растрогана, Пьер – воодушевлен.

– Очень хорошо! Замечательно! После прошлогодней летней жары старость вошла в моду, ты знала? Это будет иметь успех… Я уверен.

Камилла была подавлена. По-дав-ле-на.

– Не обращай внимания, – бросила его жена, – это провокация… Мсье растроган…

– Черт, а это! Вы только посмотрите! Высший класс!

– Она не закончена…

– Оставь ее для меня. Обещаешь? Камилла кивнула.

Нет. Эту она ему никогда не отдаст, потому что она никогда не будет закончена, а закончена она не будет потому, что ее модель никогда не вернется… Она это знала…

Тем хуже.

И тем лучше.

Она не расстанется с этим наброском… Он не окончен… Он зависнет в пустоте… Как и их странная, немыслимая дружба… Как все, что разделяло их на этой земле.

Как-то в субботу утром, несколько недель назад, Камилла работала и не услышала звонка. Филибер постучал ей в дверь.

– Камилла…

– Да?

– Ца… Пришла царица Савская… Она… ззздесь, в моей гостиной…

Мамаду была просто великолепна. Она надела самое красивое бубу и все свои драгоценности. Волосы на голове были выщипаны на две трети, тюрбан гармонировал с платьем.

– Я же обещала, что приду, но тебе лучше поторопиться, в четыре я приглашена на свадьбу к родственникам… Здесь ты живешь? И работаешь тоже здесь?

– Как же я рада снова тебя видеть!

– Эй! Не трать время попусту…

Камилла устроила ее поудобнее.

– Вот так. Сиди прямо.

– А я всегда держусь прямо!

Сделав несколько набросков, она положила карандаш.

– Я не могу рисовать тебя, не зная твоего имени… Ответом ей стал взгляд, полный величественного презрения:

– Меня зовут Мари-Анастасия Бамундела М'Байе.

Мари-Анастасия Бамундела М'Байе никогда не вернется в этот квартал в одеянии королевы Дьюлулу – деревни, где она родилась, Камилла была в этом уверена. Ее портрет никогда не будет закончен, и Пьер Кесслер никогда его не получит, ведь он не способен увидеть малышку Були, притаившуюся в руках этой "прекрасной негритянки"…

Если не считать этих двух визитов и вечеринки по случаю тридцатилетия коллеги Франка, где Камилла, совершенно распоясавшись, кричала "У меня аппетит как у барра-куды, ба-ра-ку-дыыы", не произошло ничего из ряда вон выходящего.

Дни становились длиннее, Филибер репетировал, Камилла работала, а Франк каждый день терял капельку веры в себя. Она его очень любила – и не любила, готова была отдаться – и не давалась, она пыталась – и сама не верила.

Однажды вечером он не пришел ночевать. Решил посмотреть, что будет.

Она ничего не сказала.

Он повторил опыт – раз, другой, третий. Напивался.

Спал у Кермадека. В основном один, в день внезапной смерти Полетты – с какой-то девкой.

Довел ее до оргазма и отвернулся.

– И все?

– Отстань.

10

Полетта теперь почти не вставала, и Камилла перестала задавать вопросы, но постоянно, днем и ночью, держала ее в поле зрения. Порой старушка пребывала в нетях, но в другие дни находилась в отличной форме. Камиллу это изматывало.

Где проходит граница между уважением к правам другого и неоказанием помощи человеку, которому угрожает опасность? Этот вопрос постоянно терзал Камиллу, но всякий раз, когда она, лежа среди ночи без сна, принимала твердое решение пригласить врача, старая дама просыпалась веселенькая и свежая, как утренняя роза…

Уже много недель она не принимала никаких лекарств, потому что бывшая пассия Франка – лаборантка из больницы – отказывалась давать ему препараты без рецепта…

В вечер премьеры Филибера Полетта чувствовала себя не слишком хорошо, и им пришлось попросить госпожу Перейру посидеть с ней…

– Да сколько угодно! Я двенадцать лет прожила со свекровью, так что сами понимаете… Я умею обращаться со стариками!

Представление должно было состояться в одном из молодежных клубов на окраине Парижа – им предстояло ехать по линии RER А.

Поезд отошел в 19.34. Они сидели друг напротив друга, мысленно разговаривая.

Камилла смотрела на Франка и улыбалась.

Убери эту чертову улыбочку, мне она не нужна. Только улыбаться и умеешь… Завлекаешь людей, путаешь их… Да прекрати же ты лыбиться! Помрешь одна в своей башне в компании цветных карандашей – ничего другого ты не заслуживаешь. Как же я устал… Земляной червяк, полюбивший звезду, как вам это понравится…

Франк смотрел на Камиллу, сцепив от злости зубы.

Какой ты милый, когда бесишься… До чего же ты хорош в гневе… Почему я не могу довериться тебе? Почему заставляю тебя страдать? Зачем ношу кольчугу под латами и портупею через плечо? Какого черта зацикливаюсь на идиотских мелочах? Да возьми же ты открывашку, черт бы тебя побрал! Поищи в чемоданчике, там наверняка найдется инструмент, чтобы проделать дыру в броне и дать мне дышать…

– О чем ты думаешь? – спросил он.

– О твоей фамилии. Я недавно прочла в одном старом словаре, что "эстафье" – это выездной лакей, человек, бежавший за всадником и державший стремя…