Валентина Петровна ойкнула, помчалась ставить самовар.
— Хозяйственная девушка, — объяснила Лариса Сергеевна, и было непонятно, одобряет она ее или осуждает. — А у меня к этому — никаких способностей.
«Зато ты красива», — подумал Ветлугин и сказал:
— Я тоже ничего не умел. Потом научился — на фронте.
— Разве вы воевали? — Лариса Сергеевна по-прежнему говорила глуховато, с хрипотцой, и Ветлугин понял: такой голос у нее от природы.
— В одном отделении с Галининым.
— С кем?
— С Никодимом или, как он раньше себя называл, Владимиром Галининым, мы большими друзьями были.
Лариса Сергеевна перебросила на грудь косу, стала теребить расплетенный хвостик. Пальцы у нее были гибкие, тонкие. Она сидела на диване, подобрав под себя ноги. Лакированные «лодочки» валялись на полу.
— Отец Никодим храбро воевал?
— Очень храбро! И, представляете, ни одного ранения не схлопотал, а я…
— Почему же он священником стал?
«Дался ей этот Галинин», — подосадовал Ветлугин и сказал:
— Я так и не выяснил этого, но предполагаю — с ним на фронте что-то стряслось.
— И он поверил?
— Я бы сказал — малость свихнулся.
Лариса Сергеевна кинула на него быстрый взгляд и отвернулась.
«Что с ней?» — озадаченно подумал Ветлугин и стал соображать, не сказал ли он что-нибудь лишнее.
Внезапно Лариса Сергеевна потребовала:
— Познакомьте меня с отцом Никодимом. — Она упорно называла Галинина только так.
— Пожалуйста. Но что директор скажет?
— Это меня не интересует!
— В самом деле?
Лариса Сергеевна гордо вскинула голову, и Ветлугин восхищенно подумал, что красивей ее никого нет.
Валентина Петровна внесла сверкавший, как надраенная пряжка на солдатском ремне, самовар. Он пыхтел, посвистывал, словно убеждал: «Я — живой!» После чая слушали музыку, потом сели играть в карты. Ветлугин ни разу не выиграл, хотя постоянно имел много козырей.
— Значит, Алексей Николаевич, вам в любви везет, — с многозначительной интонацией сообщила Валентина Петровна.
Лариса Сергеевна опустила глаза, и Ветлугину стало легко и радостно.
Незаметно наступила ночь. Девушки вызвались проводить его. Как только они вышли, от стены отделился кто-то, быстро исчез в темноте.
— Ходит и ходит, — проворчала Валентина Петровна.
— Влюбился. — Лариса Сергеевна произнесла это сочувственно.
— Навязался на мою голову! Вот возьму и пожалуюсь его родителям.
Шевельнулась смутная догадка.
— Уж не Рассоха ли это?
Девушки переглянулись. Лариса Сергеевна пробормотала:
— Если Батин узнает…
— Понял! — сказал Ветлугин.
Галинин проснулся от кашля жены и сразу сообразил: у Лизы сильный жар. Она была еще в полусне, старалась перебороть кашель; в груди у нее булькало и хрипело.
— Тебе плохо? — спросил он, когда Лиза открыла глаза.
Она попросила пить. Галинин прошлепал босиком на кухню, принес стакан молока.
— Водички хочу, — капризно пробормотала Лиза. — Холодненькой!
— Тебе нельзя холодное.
Она всхлипнула.
В первые месяцы совместной жизни болезнь почти не проявлялась — лишь изредка подскакивала температура и был небольшой кашель. Потом, когда они уже прожили в этом селе три месяца, началось кровохарканье. Галинин испугался, помчался к фельдшерице, но оказалось, она уехала на свадьбу в соседнее село. Кто-то посоветовал развести в стакане две столовых ложки соли, дать этот раствор больной. Галинин так и сделал. Когда Лизе стало лучше, он нанял подводу, повез жену в районную амбулаторию.
Рентгенологом был толстощекий, коротконогий крепыш с плутоватыми глазами. Галинина он называл — гражданин поп, Лизу — золотце. После просвечивания рентгенолог сказал:
— Срочно в Хабаровск поезжайте, в тубдиспансер!
В Хабаровске Лизе предложили лечь в стационар. Она отказалась. Ее долго уговаривали, Галинин обещал приезжать раз в неделю, даже чаще, но Лиза испуганно твердила:
— Нет, нет, нет…
Врачи посоветовали ей хорошо питаться, побольше гулять, остерегаться простуды, и они уехали домой.
Галинин успокоил жену, заставил принять таблетку кодеина. Утешая себя, решил: «Наверное, переволновалась». А на уме было другое — вспышка.
— Спи, — он наклонился, поцеловал Лизу в висок, ощутил солоноватый привкус горячего пота.
Она благодарно провела по его щеке рукой и вскоре уснула. А он не мог. Было тревожно, тягостно, страшно. «Лишь бы кровь не пошла», — с надеждой подумал Галинин. Лиза постанывала во сне и так полыхала, что, даже отодвинувшись на край постели, он ощутил жар. Поднялся, распахнул створки окна и сразу понял — в спальне душно.
Смутно виднелась хата, в которой поселился Ветлугин. Галинин ждал его вечером, хотя и чувствовал — Леха не придет. Но все же надеялся. Несколько часов назад — перед тем как лечь — взглянул на неосвещенные окна его комнаты, с улыбкой решил: «Загулял»…