Медвежонок все пел за ее спиной, правда, уже не так бодро; голосок его чуть подрагивал. Я заткнул пистолет поглубже. Мне не хотелось слушать Сару, я жаждал идти и действовать, но ее слова, словно крошечные семена, оброненные в мое сознание, уже прорастали первыми сомнениями. Я начал колебаться. Я все еще пытался обрести былую решимость и уверенность в себе, мысленно представляя, с каким упоением я достану из-под куртки пистолет и, припав на одно колено, как полицейский, герой телебоевика, прицелюсь Вернону в грудь и нажму курок, но вместо этого перед глазами вставали совершенно иные картины: пистолет цепляется за рубашку; сапоги мои скользят по снегу; пистолет не стреляет, а если стреляет, то мимо цели, и Вернон оборачивается ко мне с ледяной улыбкой на лице.
Я вдруг с ужасом понял, что боюсь его.
– Ты должен подумать о ребенке, Хэнк, – сказала Сара. – И обо мне тоже.
Дилемма, стоявшая передо мной, казалась удивительно простой: пойти или остаться. Конечно, первый вариант был благороднее и честнее, но и более рискованным. Если и в самом деле нашим спутником окажется Вернон, то он наверняка планирует убить и Карла, и меня. Останься я дома – и можно избежать трагедии. Да, в этом случае я бы бросил Карла на произвол судьбы, зато спас бы свою жизнь.
Я стоял у телефона, мучительно выбирая между двумя вариантами. Сара молчала, ожидая моего решения. Левую руку я держал в кармане, перебирая какие-то монетки, ключи от машины, маленький перочинный ножик, который принадлежал еще моему отцу. Я вытащил первую попавшуюся монету. Ею оказались двадцать пять центов.
Я подбросил монету в воздух и на лету поймал ее. Выпала лицевая сторона.
– Хэнк? – раздался в трубке голос Сары. – Ты здесь?
Я уставился на монету, чувствуя, как в животе расползается холодок. Я вдруг понял, что хотел увидеть другую сторону, втайне молил об этом. Нахлынули сомнения – может, стоит подбросить еще раз, принять решение по принципу «два из трех», но я знал, что, в сущности, это ничего не изменит. Я ведь мог сколько угодно подбрасывать монету, добиваясь того результата, которого хотел. Все это было самообманом, уловкой, попыткой успокоить совесть, оправдать собственную трусость. Что и говорить: я просто боялся идти.
– Да, – ответил я. – Я здесь.
– Ты же не полицейский. Ты ничего не смыслишь в оружии.
Я промолчал. Подбросив в очередной раз монетку, я добился того, что она легла на ладонь обратной стороной.
– Хэнк?
– Все в порядке, – тихо произнес я. – Я еду домой.
Я позвонил Карлу и сказал, что у ребенка сильная рвота и Сара в панике.
Карл был полон участия.
– Линда сейчас здесь, – сказал он. – В свое время она работала медсестрой. Я уверен, что она не откажется поехать с тобой, если тебе нужна помощь.
– Очень любезно с вашей стороны, Карл, но не думаю, что это так уж серьезно.
– Ты уверен?
– Конечно. Тем более что на всякий случай я сегодня же покажу девочку доктору.
– Тогда езжай скорее домой. Я уверен, что мы и сами справимся. Ты ведь действительно ничего не видел?
– Нет. Совсем ничего.
– Ты говорил, что гул был слышен на южной окраине заповедника? У фермы Педерсона?
– Надо проехать немного вперед.
– Хорошо, Хэнк. Может, я позвоню тебе, когда мы вернемся, расскажу, как все прошло.
– Буду рад.
– И надеюсь, с ребенком все будет в порядке. Он уже собирался повесить трубку.
– Карл? – остановил я его.
– Что?
– Будьте осторожны, о'кей?
Он рассмеялся.
– С чего это вдруг?
Я помолчал. Мне хотелось предупредить его об опасности, но я не мог сообразить, как это сделать.
– Да, дождь моросит, – вымолвил я наконец. – А днем обещают похолодание. Дороги подмерзнут.
Он опять рассмеялся, но, казалось, был тронут моим участием.
– Тогда и ты будь поосторожней, – сказал он.
Грузовичок шерифа был виден из моего окна – он был запаркован напротив входа в церковь, – так что я, притаившись за жалюзи, стал ждать, пока Карл и Бакстер уедут. Они появились почти в тот же миг. На Карле была зеленая форменная куртка и фуражка лесничего. Дождь уже хлестал вовсю, превращая талый снег в лужи, добавляя сырости, которая проникала даже сквозь плотно закрытые окна.
Грузовичок Карла ничем особым не выделялся, разве что на крыше была установлена сигнальная лампа, а в салоне имелся полицейский радиопередатчик, да на крюке у заднего окна висела двенадцатикалиберная винтовка. Она была темно-синяя, с надписью, сделанной белыми буквами: «ПОЛИЦИЯ АШЕНВИЛЯ». Я проследил, как Карл уселся за руль, потом перепрыгнул через сиденье, чтобы открыть дверцу агенту. Я слышал, как заработал мотор, видел, как они накинули привязные ремни, потом заскользили по стеклу щетки, очищая его от капель дождя. Карл снял фуражку и пригладил волосы рукой.
Я все стоял у окна, пока они не выехали на дорогу, направившись на запад, в сторону фермы Педерсона и заповедника, к заброшенному саду Бернарда Андерса и самолету, притаившемуся среди его деревьев в ожидании скорого визита гостей.