В конце Мейн-стрит грузовичок мигнул фарами, словно на прощание, и тут же растворился в пелене дождя, оставив моему взору лишь холодные пустынные тротуары, серые фасады домов и царствующий над этим безмолвием шуршащий, пенящийся в грязных лужах дождь.
Я поехал домой.
Форт-Оттова был объят тишиной. При въезде в городок у меня возникло ощущение, будто я попал на кладбище – те же извилистые дороги, пустынные лужайки и глиняные курганы, крошечные, похожие на склепы, домики. Детишки сидели по домам, прячась от дождя. Кое-где в окнах горел свет, голубыми бликами мерцали включенные телевизоры. Проезжая по вымершим улицам, я мысленно представлял себе, как протекает субботнее утро за стенами окружавших меня домов: карточные столики завалены кроссвордами и настольными играми; родители, еще в халатах, потягивают кофе из массивных кружек; подростки отсылаются в своих комнатах наверху. От этих сценок веяло покоем и уютом, и когда я подъехал к своему дому, то с облегчением отметил, что, по крайней мере, снаружи он ничем не отличается от других.
Я припарковал машину на подъездной аллее. В гостиной горел свет. Мэри-Бет сидел под деревом, застыв, словно Будда, его мокрая шерсть липла к озябшему телу.
Я вылез из машины и прошел в гараж. Там на стене висела маленькая саперная лопатка, и я как раз протянул руку, чтобы снять ее, когда дверь в гараж открылась и за моей спиной возникла Сара.
– Что ты делаешь, Хэнк? – спросила она.
Я повернулся к ней, держа в руке лопатку. Сара продолжала стоять в дверях. Аманда лежала у нее на руках, посасывая пустышку.
– Хочу пристрелить собаку, – сказал я.
– Здесь?
Я покачал головой.
– Отвезу его в Ашенвиль. На старую отцовскую ферму.
Она нахмурилась.
– Пожалуй, сейчас не самое подходящее время для этого.
– Я сказал Карлу, что верну пистолет до конца дня.
– Почему не подождать до понедельника? Ты смог бы отвезти собаку к ветеринару, и тогда тебе не понадобилось бы оружие.
– Я не хочу, чтобы это делал ветеринар. Я должен сам.
Сара переложила Аманду на другую руку. Одета она была в джинсы и темно-коричневый свитер. Волосы связаны на затылке в «конский хвост», как у девочки.
– Почему? – спросила она.
– Такова была воля Джекоба, – ответил я, так и не решив для себя, правда это или продолжение лжи, которой я до этого потчевал Карла.
Сара, казалось, была в растерянности, не зная, как реагировать на мои слова. Не думаю, чтобы она мне поверила. Сдвинув брови, она уставилась мне в грудь.
– Пес такой несчастный, – сказал я. – Это несправедливо по отношению к нему – держать его здесь, на холоде.
Аманда, заслышав мой голос, завращала головкой, как совенок. Она заморгала, пустышка выпала изо рта и скатилась по ступеньке прямо в гараж. Я шагнул вперед и поднял ее. Соска была влажной от слюны.
– Я вернусь примерно через час. Это не займет много времени.
Я протянул пустышку Саре, и она взяла ее у меня, зажав между пальцами. Наши руки не соприкоснулись.
– Ты ведь не поедешь мимо заповедника? – спросила она.
Я покачал головой.
– Обещаешь?
– Да, – ответил я. – Обещаю.
Она следила из окна, как я отвязывал Мэри-Бет и вел его к машине. На заднем сиденье все еще стояли коробки с вещами Джекоба, и, когда пес оказался в машине, он начал их обнюхивать, повиливая хвостом. Я сел за руль. Сара поднесла Аманду к окну и помахала ее крошечной ручонкой мне вслед.
Я разглядел, как она старательно выводит губами:
– Прощай. Прощай, песик.
Мэри-Бет, свернувшись клубочком на заднем сиденье, проспал всю дорогу до фермы.
Погода так и не прояснилась. С неба сыпалась изморось, и все вокруг было по-прежнему затянуто дымкой. Вдоль дороги, словно привидения, выныривая из серой пелены дождя, выстраивались дома, окруженные амбарами и надворными постройками; их фасады потускнели, с крыш капало, во дворах мокли под дождем припаркованные старые автомобили. Кое-где уже обнажилась земля, ее слежавшиеся комья выглядывали из-под снега; на полях эти прогалины тянулись бесконечными параллелями, обозначая прошлогодние борозды и уходя в туман.
Когда мы прибыли на место, пес отказался вылезать из машины. Я открыл ему дверцу, но он отпрянул от меня, начал скулить и скалить зубы, шерсть на его загривке вздыбилась. Мне пришлось тащить его, ухватившись за бельевую веревку.
Спрыгнув на землю, он встряхнулся и рванул вперед, в поле.
Я бежал за ним, держа веревку в левой руке, а лопатку – в правой. Пистолет был заткнут за пояс.
Снег, хотя и таял, местами оставался еще довольно глубоким и доходил мне до колен. Он был тяжелым и влажным, как белая глина, и продвигаться вперед с каждым шагом было все труднее. Брюки мои намокли и липли к икрам, так что со стороны, наверное, могло показаться, будто на мне спортивные штаны и гольфы. Мелкий дождичек сеял мне на голову и плечи, вызывая озноб.
Я поднял воротник куртки. Мэри-Бет бежал впереди, обнюхивая снег и довольно виляя хвостом.
Мы продвигались к середине поля, где когда-то стоял отцовский дом. Ветряная мельница осталась слева, ее почти невозможно было различить в пелене дождя.