Простолюдин

Разумеется, факел погас на полпути. Я попытался двинуться вперед ощупью и даже одолел ступени, но дальше пришлось остановиться: очень, знаете ли, не хотелось разбить себе нос о сталагмит или провалиться в какую-нибудь дыру. О карстовых колодцах я знал лишь понаслышке и вовсе не хотел познакомиться с одним из них поближе. В конце концов меня вывел наружу пилот, явившийся с фонарем в одной руке и повязкой в другой. Я позволил вновь завязать себе глаза и был очень рад выбраться на вольный воздух. Не знаю, какие выводы сделали штукатуры и был ли я признан годным для того, чтобы приоткрыть мне некоторые секреты Братства и тем самым установить союзнические отношения, но знаю одно: в тот момент я был просто счастлив. Ощущение солнечного тепла на коже лица, восхитительный запах живой хвои... что еще нужно?

Пожалуй, только одно: поменьше выпирающих корней и булыжников под ногами. Я споткнулся.

Растяпа-пилот очень неловко попытался предотвратить мое падение - и не предотвратил. С повязкой на глазах я нырнул вперед и приземлился на что-то очень твердое. Ниже колена в правой ноге вспыхнула такая боль, что я дико заорал и на время отключился. Дальнейшее помню смутно: понемногу возвращающееся сознание, кроны сосен над головой, ласковый ветерок, каких-то людей с носилками и безумный ужас при мысли, что меня сейчас будут ворочать. При наложении шины я вновь потерял сознание.

9

Быть излишне самонадеянным - самое глупое в мире занятие после поедания мышьяка на пари. Я почему-то решил, что уже приспособился к условиям жизни на Земле и могу равняться со средним землянином моих лет, разве что устаю быстрее. Наивный! Сказано же мне было: никогда ты не приспособишься, дружок, и не мечтай. Мышцы можно нарастить и вылепить из себя Аполлона, если не Геракла, но кости останутся костями лунного жителя, максимум слегка окрепнут на фоне тренировок и особой диеты. А что такое "слегка"? То же самое, что "недостаточно".

При ударе об острый выступ валуна я сломал обе кости голени - большеберцовую и малоберцовую. Перелом был закрытый, поперечный, со смещением. Радости мало. Оставалось только утешать себя соображением: могло быть хуже. Да, но могло быть и лучше, если бы не раззява-поводырь и не идиотское место для первого контакта со штукатурами!

Можно было ожидать, что меня переправят обратно в колонию, - ан не тут-то было. При наличии средств нетрудно превратить в больничную палату любую конуру, не то что уединенный домик в горах. А средства у штукатуров были. Имелись и специалисты: вначале меня пользовал некий тип, вероятно медик. Одурманенный обезболивающим, я плохо запомнил его. Затем он испарился, передав заботу обо мне киберам и челяди. Челядь кормила меня и выносила судно, а механический эскулап делал инъекции и каждый день подкручивал винты на модерновом варианте испанского сапога, охватившего мою голень. Уж не знаю, какой химией помимо кальция и фосфора он потчевал меня, но уже через три дня мне было разрешено ненадолго вставать, чем я и воспользовался. Было больно, порой даже очень. И все же лучше терпеть боль, чем целыми днями валяться на койке, развлекаясь лишь просмотром теленовостей со всего мира.

В них содержалось то же, что и всегда: торжества по такому-то и сякому-то случаю, императорская милость и немилость, пожалования и разжалования, светская хроника, дуэли, тяжба между герцогом Камчатским и князем Чукотским из-за какого-то клочка лесотундры, хозяйственные успехи там-то и сям-то, спортивные состязания, климатические неурядицы, новинки моды и бла-бла-бла. Интереснее было смотреть в окно на природу. Хотя тоже надоедало.

Скромный домик прилепился к склону лесистой горы. По стенам, сработанным из ракушечника, карабкался плющ. Как и все леса, горы, степи, поля, сады и виноградники этого полуострова, домик принадлежал герцогине Таврической. Впервые упомянув ее имя, слуга отвесил низкий поклон куда-то в пространство. Он бы и шапку снял, если бы имел дерзость войти ко мне в шапке. Но до него довели, что я барон, несмотря на то, что я теперь и сам не знал, кто я в чужих глазах. Указа о лишении меня титула вроде не было, значит теоретически я все еще числился бароном. А на практике - кто знает.

Кроме меня, понятно. Я-то твердо знал, кто я такой.

На пятый день с самого утра челядь забегала, как ошпаренная. Яснее ясного: ожидался приезд начальства. Наверное, оно решило, что прогрессивная терапия уже довела меня до кондиции, при которой беседовать со мной имеет смысл. Того же мнения придерживался и я - надоело предаваться не очень-то конструктивным размышлениям. Этим я мог бы заняться и в колонии.

Только мне и не хватало зачахнуть от безделья и остаться в памяти людей каким-то, прости господи, бароном Тахоахоа. Дело мне дайте, дело!