Просторный человек

— Единственной — не всегда своей, — заключил умный мальчик. Он сгреб книги, понес их в комнату, в дверях споткнулся. Оборотился в смущении, трагикомически развел руки: — Вот видите, хотел удалиться как герой… Спокойной ночи, Анна Сергевна.

Она кивнула чуть снисходительно:

— Добрых снов вам, Валентин.

Он являлся не каждый день («Надо же вам передохнуть!») и без предупреждения. Был опрятен, мыл за собой посуду, а иногда, если приходил рано, — даже пол. Он приносил книги по психологии, биологии, бионике. И читал неотрывно. Если женщина окликала его, вздрагивал и от смущения начинал оживленно говорить, жестикулировать. «Какой хороший мальчик», — думала женщина. Она охотнее возвращалась домой. Больше читала. Когда попадались стихи, которые нравились, она запоминала их, чтобы прочитать Вале. Но потом не решалась: у него были иные вкусы (другое поколение, что поделаешь!). Но ей все равно хотелось запоминать стихи.

Было на розе, красной розе
Два лепестковых завихренья,
Было у розы две макушки,
Как у счастливого ребенка…[8]

Этот счастливый ребенок из стихов делал и ее счастливей.

Когда дни оцвечивались работой, это тоже было ярче прежнего, потому что потом можно рассказать: есть кому!

Однажды в редакционном коридоре ее остановил Главный:

— Любезная Анна Сергевна, у меня для вас преприятнейшее известие. Новый отдел утвержден. И вы тоже. Ура?

— Ура, — улыбнулась женщина. Она боялась, как бы не рухнуло с новым отделом: хотелось побыть в штате, хотелось два раза в месяц спокойно отправляться за зарплатой.

И Валентин порадовался за нее: так ей будет легче.

Был странный вечер телефонного звонка. Позвонили поздно. Кто? Не хотелось, чтоб теперь, сейчас врывались с чем-то своим.

— Подойдите, Валя. Пожалуйста.

Он снял трубку. И — неожиданно:

— Да, это я. Спасибо. Нет, нет, я сам забегу. Завтра можно?

Женщина так и потянулась в тревоге. Показалось, что звонок имеет отношение к ней. Почти уверенность.

— Это с прежней квартиры, — пояснил Валентин. — Я дал этот телефон, ничего? Мне там письмо пришло.

— А…

Но долго не могла заснуть. Снова позвонили. Накинула халат, пошла через комнату и коридор в кухню (теперь телефон на длинном шнуре оставался там). Звонок не повторился. Но сквозь щель в двери пробивался свет. Забыл погасить! Вошла.

Мальчик спал, положив руки и голову на книжку. Взъерошенные, чуть вьющиеся волосы. Заработался. Тонкие в кости, но длиннопалые, несоразмерно большие руки. Она стояла, забыв выдохнуть от нежности. Странно как! Кто он ей? Не сосед, не жилец, не друг. Он был ее тепло, подъем, источник ее радости и забот. Свет в окошечке.

Женщина не решилась разбудить, вышла на цыпочках.

Был вечер, когда она попросила Валентина о помощи. Сказала выспренно от неловкости:

— Мне дали маленькое королевство, и я назначаю вас своим министром. Пока — без портфеля. Но если…

— Подумаю, — с наигранной хмуростью ответил молодой человек.

— Нет, я очень серьезно, Валя. Мне без вас не справиться.

— Господи, да о чем вы говорите, Анна Сергевна?! Я к вашим услугам! В любое время.

Звучало это искренне и сердечно.

Вот так всегда: женщина робела окликнуть его (когда читал, работал, был точно за стеной), а окликнув, дивилась, как легко он отзывался ей.

Она молча положила на стол тематический план отдела. Валентин, не поднимая глаз, придвинул его и просмотрел.

— Да-да-а… Довольно популярно все. И, стало быть, будет элементарно.

— Это неизбежно, Валя, газета ведь!

— Ну, хорошо. С чего же вы начнете? То есть мы начнем? Может, с памяти. Теперь у людей сугубое желание все помнить. Погоня за информацией.

— Можно.

Он хмыкнул:

— А эпиграфом возьмем афоризм Оскара Уайльда: «Все жалуются на свою память, и никто — на свой ум».

И засмеялся, приглашая и ее к смеху. Но женщина оставалась серьезной.

— Пожалуй, — сказала она и подумала, что, может, и об ее уме этот мальчик — так же вот, насмешливо.

А он глянул удивленно. Значит, напрасно она. Милый какой человек! И женщина успокоилась.

— Так что вы скажете, Валя, о памяти? Если — по науке? — Мальчик, который не жаловался ни на свою память, ни на свой ум, задумался.

— А зачем вам, собственно? Вы же будете только заказывать.

— Ну, чтоб представлять себе примерно…

— А… — Он сморщился (дурное все же лицо!), перекосился, задвигал челюстью (и нервный ужасно!). — Память, память… Ну, от Платоновой восковой дощечки…

Женщина не знала — это легко было уловить по пустоте, возникшей во время паузы. Он не стал эту паузу длить.

— Платон, как известно, автор первой теории памяти, предложил представить себе, что в наших душах есть восковая дощечка. У одного она больше, у другого меньше, у одного жесткая, у другого мягкая… И вот на ней мы делаем оттиск наших мыслей и чувств, как бы оставляя отпечаток перстня. Если в чьей-нибудь душе воск глубок и обилен… Что вы так смотрите, Анна Сергевна? Скорбно как-то…

— Ничего, ничего, продолжайте!

Она просто любуется им, вот и все.