Пространства и смыслы

Проблема взаимного влияния власти и религиозных элит на различных этапах истории арабо-мусульманских обществ чрезвычайно многогранна. Она неизменно вовлекала в свою орбиту пересечение пространств правовой и политической культуры. Влияние алимов[476], которые являлись знатоками исламского права, а следовательно, предопределяли своим мнением законность тех или иных действий, предпринимаемых центральной властью, в течение столетий формировали пространство правовой мысли. Однако их неоспоримый авторитет в общественно-политической жизни придавал им противоречивый статус в рамках системы государственного управления. В публично-правовом пространстве улама’ выступали как охранители традиции и закона, что побуждало их ратовать за поддержание общественного порядка, осуждение сопротивления властям, бунтов (фитна, فتنة — Прим. сост.) и т. д. Таким образом, смысл правовой компетенции алимов состоял в том, что они призывали народ к соблюдению закона, а значит, действовали в интересах государственной власти, которая этот закон соблюдала и на его основе устанавливала собственные законоположения. При этом их деятельность в политической сфере имела и оборотную сторону: как знатоки исламского права, они должны были следить за тем, чтобы закон соблюдался и самими правителями, поскольку только алимы были вправе признать соответствие того или иного действия власти нормам исламского права. Нетрудно предположить, что это не всегда вызывало энтузиазм у властей. Таким образом, если алимы расценивали действия правителя как нарушающие закон и притесняющие народ, они должны были оказаться в оппозиции к власти. Тем не менее, как правило, взаимозависимость правителей и алимов вынуждала их находить и постоянно переосмысливать баланс их интересов для сохранения своих позиций и поддержания общественного порядка.

Неоднозначность сопряжения политического и правового пространств в арабо-мусульманской традиции неминуемо выходила на поверхность в период наибольшей централизации политической сферы, когда у власти оказывался сильный правитель-реформатор, который для продвижения своих планов стремился сконцентрировать в своих руках все рычаги управления. Активная реформаторская политика на протяжении Средневековья и Нового времени нередко встречала недовольство в среде улама’, которые как блюстители традиции с недоверием относились к различным нововведениям. Возникавшие на этой почве противоречия нередко приводили к конфликтам между властью и учёными мужами, что подтверждается множеством событий арабо-мусульманской истории.

Одним из примеров подобного столкновения интересов власти и алимов является опыт Марокко[477], где в середине XVII века к власти пришла шерифская династия Алауитов, окончательно утвердив за потомками Пророка право на руководство страной[478]. После долгого периода ослабления центральной власти при последних представителях династии Саадидов (1511–1659), а также борьбы за влияние между суфийскими братствами, мурабитами[479] и племенными вождями начался период относительной политической стабильности. В 1672 г. на престол взошёл Мулай Исмаил (1672–1727), правление которого вошло в историю как период беспрецедентного уровня централизации Шерифской империи.

Стремясь унифицировать схему управления Марокко и придать ей большую действенность, султан решил бросить вызов берберским племенам Среднего и Высокого Атласа, которые традиционно стремились отстоять свою независимость от центральной власти и среди которых власть махзена[480] всегда ограничивалась формальным признанием авторитета султанской власти. Для этих целей Мулай Исмаил сформировал профессиональную невольничью армию абид ал-Бухари[481], а также мобилизовал силы арабских племенных конфедераций, которые он включил в свою армию «гиш» (от араб. джайш, армия; جيش — Прим. сост.). Стоит отметить, что, несмотря на различные попытки объединить страну, режим мобилизации и тотального контроля, при котором страна существовала на протяжении большей части правления Мулай Исмаила, для Марокко был нетипичным[482]. Наступление махзена на привычные свободы племён и городского населения вызывало недовольство различных слоёв общества, в том числе и улама’.

Улама’, как представители так называемого официального ислама[483], являлись частью государственного аппарата Марокканского султаната. Они были интегрированы в структуру махзена как проводники интересов власти, чего нельзя сказать о представителях «народного ислама», представленного суфийскими турук[484] и мурабитами. При этом зона влияния последних распространялась на большую часть населения Марокко, где преобладало сельское и кочевое население. Деятельность алимов, напротив, была сосредоточена в наиболее крупных городских центрах, таких как Фес, Марракеш, Мекнес, Тетуан и др.[485], что придавало их влиянию несколько ограниченный характер[486].