Пространства и смыслы

Обращение к исламу как мощному традиционному фактору консолидации Османской империи перед лицом западного колониализма стало доминирующим мотивом в арабоязычной публицистике конца XIX — начала XX в. Следует признать, что возрождение образа османского султана как сильного исламского правителя, стоящего на страже уммы и принципов шариата, объективно отвечало потребностям большинства мусульманских подданных империи, которые страшились дальнейшего ослабления и дезинтеграции государства, понимая, что эти процессы неминуемо ведут к установлению господства европейских колонизаторов. Постановка исламской идентичности в центр системы государственной пропаганды давала свои плоды в арабских провинциях, особенно в Сирии, которая, в отличие от оккупированного британцами Египта, оставалась под прямым контролем султанского правительства. В последние десятилетия XIX и в начале XX в. исламские институты в османской Сирии получали значительную финансовую поддержку со стороны Стамбула, возводились новые мечети и ремонтировались старые. Двадцать лет тому назад я был убеждён, что ислам в Турции приходит в упадок и едва ли хоть одна новая мечеть будет построена на этой земле, — сообщал живший в то время в Бейруте американский миссионер Генри Джессап. — Теперь же из окон моего дома одновременно видны сразу пять новых мечетей, которые были возведены за последние два десятилетия. (…) Несомненно, мы являемся свидетелями настоящего исламского возрождения[569]. Сторонники единения мусульман вокруг султана-халифа были призваны заглушить слабые ростки оппозиционных настроений на почве идей арабского патриотизма, распространявшиеся среди интеллектуальной элиты в Сирии. Главную опасность для авторитета султанской власти, с точки зрения его защитников, представляли те идеологи, которые, подобно Абд ар-Рахману ал-Кавакиби[570], с исламских позиций ставили под сомнение права Абдул-Хамида II на халифат. Для противодействия им использовался весь арсенал доступных средств: агитация при посредничестве суфийских шейхов и братств, благотворительная деятельность от имени султана, многочисленные публикации в официозной прессе. Инициированный Абдул-Хамидом «панисламистский» призыв встретил активный отклик среди лояльных улама’ и интеллектуалов, готовых транслировать образ султана как сакрального главы уммы, защитника веры и руководителя исламского возрождения. Усилия по формированию и поддержанию этого образа среди арабоязычных подданных империи, в основном, осуществлялись сирийскими «панисламистами». Но убеждения и высказывания ещё не считались гарантией лояльности их носителя, если он не был должным образом инкорпорирован в османские государственные структуры и систему личной протекции. Этим, в частности, объясняется то, что Джамал ад-Дин ал-Афгани, приглашённый султаном в Стамбул в 1892 г., провёл последние годы жизни фактически под домашним арестом: султан и его окружение (особенно шейх Абу-л-Худа ас-Сайяди) считали его слишком независимой и непредсказуемой политической фигурой.

Традиционалистская доктрина, отстаивавшаяся шейхом Абу-л-Худой ас-Сайяди и его единомышленниками, по своей направленности была не экспансионистской, а охранительной. Её успешная пропаганда затормозила развитие национального самосознания среди арабских подданных империи. Лояльность населения османской Сирии по отношению к Абдул-Хамиду II отмечается многими современниками. Например, А. Е. Крымский, посетивший Сирию в 1898 г., высказывался об этом следующим образом: У арабов нет понятия о нации, лишь о религии и подданстве, отчасти только о языке[571].

Российский консул в Дамаске А. П. Беляев сообщал о том, что доселе приходилось наблюдать <…> скорее стремление арабов иметь над собой справедливое оттоманское правительство, чем тяготение к самостоятельности[572].