Читаем Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места полностью

именно в третьем пространстве сходится воедино всё: субъективность и объективность, абстрактное и конкретное, реальное и воображаемое, познаваемое и невообразимое, повторяющееся и различное, структура и действие, разум и тело, сознание и бессознательное, дисциплинарное и трансдисциплинарное, повседневная жизнь и бесконечная история (Soja 1996: 56–57).

В теории «третьего пространства» Соджа уходит от случайных определений пространства и места, предлагая понимать человеческую пространственность как фактор, обуславливающий социальные изменения.

С другой стороны, Дорин Мэсси (Massey 2005) рассматривает пространство как производное от того, кто в нем обитает: это открытая интерактивная система, взаимосвязи внутри которой предоставляют возможность для социальных и политических отношений между множеством людей. В тезисах Мэсси переплетаются некоторые предметы интереса гуманистов, у которых место основано исключительно на человеческом опыте, и географов-марксистов, у которых пространство есть продукт властных отношений и политической борьбы.

Рассмотренные интегрированные позиции характеризуют использование категорий пространства и места в сегодняшней географии. Многие из приведенных формулировок являются основой для концепций пространства и места в теории архитектуры, психологии среды и антропологии.

Архитектурная генеалогия

Теоретики и историки архитектуры больше занимались формой и процессами формообразования, нежели вопросами пространства и места. Определенный интерес к понятию пространства, существовавший у архитекторов между 1890 и 1970 годами, угас в тот самый момент, когда пространственный поворот обрел популярность в социальных науках (Üngür 2011). Адриан Форти в работе «Слова и здания: словарь современной архитектуры» (Forty 2000) прослеживает использование формы и ее отношения к пространству вплоть до Канта (Kant 1781 / Кант 1994). В то же время Форти связывает идею пространства в архитектуре с генеалогией немецких философов, в особенности с такой фигурой, как Готфрид Земпер16 (Semper et al. 2004 [1860]), который «предположил, что первым импульсом архитектуры было огораживание пространства» (Üngür 2011: 132), а материал и форма строения выступали вторичным фактором.

Некоторые архитекторы рассматривают понятие пространства как основополагающее для модернизма. Работа Зигфрида Гидиона «Пространство, время и архитектура: рост новой традиции» (Giedion 1941) положила начало тому «культу абстрактного пространства», который пережил расцвет в 1950–1960‐х годах (Sabatino 2007). Книга Бруно Дзеви «Архитектура как пространство: как видеть архитектуру» (Zevi 1957 [1948]) стала вкладом в это модернистское представление с точки зрения истории архитектуры, которая идентифицирует пространство как определяющее, вдохновляющее и освещающее архитектурные творения таким образом, что их красота – или безразличие – выставляется напоказ. Как утверждает Бернар Чуми (Tschumi 1987), архитектура в свое время была искусством меры и пропорции, позволявшим людям измерять пространство и время. Но, несмотря на это, наряду с «дерегулированием архитектуры», то есть состоявшимся с наступлением модернизма нарушением соотношения между означаемым и означающим, архитектура в большей степени стала подиумом для света и материалов. Бакминстер Фуллер рассматривал это новое отношение между пространством и светом при помощи экспериментов с геодезическим куполом17 и быстровозводимыми конструкциями (Filler 2013). Кроме того, категория пространства появляется в работах Рэма Колхаса, например в его эссе о мусорном пространстве (junk-space) – оставляемых людьми отбросах и отходах, которые загрязняют планету и вселенную останками модернизма (Koolhaas 2001 / Колхас 2015). Во всех этих работах подразумевается, что у пространства есть собственная роль в архитектурном мышлении, но оно остается вторичным в сравнении с архитектурной формой, материалами и замыслом.

Месту как понятию архитектуры придавалось сравнительно мало значения, за исключением работ историка-урбаниста и архитектора Долорес Хейден (Hayden 1995), историка архитектуры Делла Аптона (Upton 2008) и архитекторов Чарльза Мура (Moore 1966) и Ариджита Сена (Sen and Silverman 2014). Мур в своей работе «Создание места» (Moore 1966) уводит архитектурную дискуссию от формалистских представлений о пространстве, фокусируясь на повседневном и вернакулярном (Sabatino 2007).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Другая история войн. От палок до бомбард
Другая история войн. От палок до бомбард

Развитие любой общественной сферы, в том числе военной, подчиняется определенным эволюционным законам. Однако серьезный анализ состава, тактики и стратегии войск показывает столь многочисленные параллели между античностью и средневековьем, что становится ясно: это одна эпоха, она «разнесена» на две эпохи с тысячелетним провалом только стараниями хронологов XVI века… Эпохи совмещаются!В книге, написанной в занимательной форме, с большим количеством литературных и живописных иллюстраций, показано, как возникают хронологические ошибки, и как на самом деле выглядит история войн, гремевших в Евразии в прошлом.Для широкого круга образованных читателей.

Александр М. Жабинский , Александр Михайлович Жабинский , Дмитрий Витальевич Калюжный , Дмитрий В. Калюжный

Культурология / История / Образование и наука