Читаем Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места полностью

«Фуко, скорее, удивляло следующее: со всей этой властью, с ее уловками, ее лицемерием мы тем не менее можем сопротивляться. Меня же удивляет совсем другое. Утечки повсюду, но правительствам удается все закупорить. Мы рассматриваем одну проблему с противоположных точек зрения. Вы правы, общество – это флюид, хуже того, это газ. Для Фуко же это архитектура» (Deleuze 2006: 280 / Делёз 2016: 85).

В пространственном анализе Делёза и Гваттари (Deleuze and Guattari 1986) номад избегает государства, никогда не возвращаясь на какую-то территорию, проскальзывая сквозь покрытые бороздами пространства власти и оставаясь вне подчинения дисциплине: фигура номада предстает метафорой тех сил, которые сопротивляются контролю со стороны государства. Данная пространственная мобильность, основанная на горизонтальной перспективе подвижных смыслов, дрейфующих связей и врéменных столкновений (Chambers 1986; Hannam, Sheller and Urry 2006), характерна для соседства городских встреч или спонтанного уличного театра и политического действия (Copjec and Sorkin 1999, Amin and Thrift 2002 / Амин и Трифт 2017, Merrifield 2013). Кроме того, подобная мобильность обнаруживается в мире международных аэропортов с их торговыми центрами, ресторанами, банками, почтовыми отделениями, телефонами, барами, видеоиграми, креслами для просмотра телепередач и охранниками – аэропорт предстает мегаполисом-симулякром, в котором обитают современные номады (Augé 1995 / Оже 2017, Chambers 1990). Внутри миниатюризированного мира аэропорта метафора номада становится эмблематичной для определений пространства постмодерна (Augé 1995 / Оже 2017, Looser 2012).

Географическая генеалогия

Осмысление пространства или места в работах географов зависит от их философского бэкграунда. Например, географы-марксисты наподобие Дэвида Харви (Harvey 1990 / Харви 2021, Harvey 2006) и Нила Смита (N. Smith 1984, 2008) заявляют о первичности пространства вне зависимости от того, является ли оно абсолютным или относительным, и выступают за анализ производства и воспроизводства пространства в духе Лефевра (Lefebvre 1974 [1991] / Лефевр 2015). Географы-гуманисты и феноменологи, такие как Эдвард Релф (Relph 1976), И-Фу Туан (Tuan 1977), Дейв Симон (Seamon 1979), Энн Баттимер (Buttimer and Seamon 1980) и Тим Крессвелл (Cresswell 1997, 2015), начинают свои исследования с опыта места. Две указанные школы географической мысли явно движутся параллельными траекториями, но иногда эти параллели, впрочем, пересекаются.

Дэвид Харви как в своей первой книге «Социальная справедливость и город» (Harvey 1973 / Харви 2018), так и в последующих работах (Harvey 1990 / Харви 2021, Harvey 2006) проявлял интерес к пространству в качестве одного из способов понимания процессов городского развития при капитализме. В ответ на вопрос «Что такое пространство?» Харви ставит другой вопрос: «Как получается, что разные человеческие практики создают и используют различные концептуальные представления о пространстве?» (Harvey 1973: 13 / Харви 2018: 16–17). Чтобы охарактеризовать эти различные концептуальные представления, Харви разрабатывает получившее широкую известность тройное разграничение абсолютного, относительного и реляционного (соотносительного) пространств, подчеркивая, что данные аспекты находятся в постоянном взаимодействии:

Если пространство рассматривается как абсолютное, то оно становится «вещью в себе», существующей независимо от материи. В таком случае оно обладает структурой, которая может быть использована для классификации или индивидуализации феноменов. Представление об относительном пространстве предполагает, что оно понимается как отношение между объектами, которое существует лишь потому, что существуют и соотносятся друг с другом сами эти объекты. Пространство можно рассматривать как относительное и в еще одном смысле, в котором я предпочитаю говорить о реляционном пространстве, – это пространство, воспринимаемое в духе Лейбница как содержащееся в объектах: речь идет о том, что объект, можно сказать, существует лишь постольку, поскольку содержит и представляет в себе отношения к другим объектам (Harvey 2006: 121)14.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Другая история войн. От палок до бомбард
Другая история войн. От палок до бомбард

Развитие любой общественной сферы, в том числе военной, подчиняется определенным эволюционным законам. Однако серьезный анализ состава, тактики и стратегии войск показывает столь многочисленные параллели между античностью и средневековьем, что становится ясно: это одна эпоха, она «разнесена» на две эпохи с тысячелетним провалом только стараниями хронологов XVI века… Эпохи совмещаются!В книге, написанной в занимательной форме, с большим количеством литературных и живописных иллюстраций, показано, как возникают хронологические ошибки, и как на самом деле выглядит история войн, гремевших в Евразии в прошлом.Для широкого круга образованных читателей.

Александр М. Жабинский , Александр Михайлович Жабинский , Дмитрий Витальевич Калюжный , Дмитрий В. Калюжный

Культурология / История / Образование и наука