Читаем Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места полностью

В центре этнографических исследований на материале США часто оказываются классовые конфликты, связанные с ухудшением и уничтожением жилищной и торговой инфраструктуры, общественных центров и других сервисов в бедных районах, которые пострадали от деиндустриализации и финансовых кризисов (Susser 1982, Pappas 1989). Еще один аспект этого неравного баланса сил представлен в исследовании, посвященном приобретению Колумбийским университетом домов местных жителей и мелких бизнесов в прилегающей местности Морнингсайд-Хайтс при помощи санкционированного государством права на отчуждение частной собственности (Gregory 2013). Этнографическое исследование Джулиэна Брэша (Brash 2011), посвященное мэру Нью-Йорка Майклу Блумбергу, представляет собой аналогичный анализ пространственного воплощения классовых интересов представителей элит посредством создания города роскоши и отказа от предоставления жилья и общественных пространств для работающих бедняков и бездомных. В то же время в его этнографическом описании проекта застройки Хадсон-Ярдс, призванного трансформировать крайнюю западную часть Манхэттена в «суперпрестижный район», показано, каким образом этому начинанию в конечном итоге воспрепятствовали активисты и сложившиеся местные интересы.

Значительная часть этих этнографических исследований прямо или косвенно основана на марксистских или неомарксистских теоретических конструкциях, разработанных в книгах Дэвида Харви (Harvey 1976, 1998), Нила Смита (Smith 1984), Шарон Зукин (Zukin 1991), Дона Митчелла (Mitchell 1995, 2008) и других авторов, однако благодаря их культурному и политическому появлению в пространстве этнографии они получают дальнейшее развитие и проработку. Рассматривая отмеченные выше политико-экономические процессы сквозь призму реалий повседневной жизни, политэкономические теории пространства и места трансформируются в более детальные интерпретации и контекстуализированные методологии.

Социальное производство, воспроизводство и сопротивление

Хотя почти все теории социального производства используют политэкономический подход, основанный на марксизме или историческом материализме, некоторые их формулировки стоят особняком в плане внимания к таким принципиальным проблемам, как социальное воспроизводство и сопротивление. Понятие социального воспроизводства указывает на условия, необходимые для воспроизводства социального класса, и в данном контексте определяется тем, каким образом повседневные занятия, верования и практики, а заодно и социальные и пространственные структуры осуществляют передачу социального неравенства из поколения в поколение. Для процесса социального производства также характерно сопротивление этим пространственным условиям, структурам и видам деятельности при помощи пассивных действий, социальных движений и политических мобилизаций. Эти вопросы подхватили многие неомарксисты, которые включают феминистские, психоаналитические и прочие культурные рамки в отображение политико-экономических процессов в своих исследованиях. Однако явный акцент на роли пространства делают лишь немногие участники этой дискуссии, в том числе те, чьи исследования широко использовались этнографами.

Анри Лефевр (Lefebvre 1991 [1974] / Лефевр 2015) обращается к вопросу о том, за счет чего капиталистическая система продолжает расти в условиях недовольства и спонтанного сопротивления ей. По мнению Лефевра, капиталистический способ производства стал столь успешен не только благодаря тому, что капиталисты владеют средствами производства, но и за счет присвоения и производства пространства. Кроме того, Лефевр рассматривает, как происходит трансформация избыточного капитала путем инвестирования в недвижимость и объекты инфраструктуры (Merrifield 2002, Brenner and Elden 2009). Его догадка заключается в том, что социальное пространство является не только объектом потребления, но и политическим инструментом контроля над обществом и воспроизводства отношений собственности.

Работы Лефевра стали источником вдохновения для многих этнографов, которые используют его теоретический каркас для решения задач своей дисциплины. Например, Стюарт Рокфеллер в своем исследовании одной из высокогорных деревень в Боливии для того, чтобы подчеркнуть, как намеренные действия людей приводят к появлению неожиданных для них пространств, использует следующую интерпретацию Маркса у Лефевра: «Производство является неотъемлемой частью человеческой деятельности и подразумевает действие, преследующее некую цель» (Rockefeller 2009: 23). Полезными находит идеи Лефевра и Адриана Премат, рассматривающая, каким образом создаются пространство и социальное действие: по ее мнению, Лефевр не подразумевает антагонистических отношений между теми, кто регулирует пространство, и теми, кто в нем обитает (Premat 2009). Ли Чжан (Zhang 2010) в своем этнографическом исследовании пространственного воплощения социальных классов в китайском Куньмине опирается на представления Лефевра об основополагающих отношениях между производством пространства и новыми социальными формациями.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Другая история войн. От палок до бомбард
Другая история войн. От палок до бомбард

Развитие любой общественной сферы, в том числе военной, подчиняется определенным эволюционным законам. Однако серьезный анализ состава, тактики и стратегии войск показывает столь многочисленные параллели между античностью и средневековьем, что становится ясно: это одна эпоха, она «разнесена» на две эпохи с тысячелетним провалом только стараниями хронологов XVI века… Эпохи совмещаются!В книге, написанной в занимательной форме, с большим количеством литературных и живописных иллюстраций, показано, как возникают хронологические ошибки, и как на самом деле выглядит история войн, гремевших в Евразии в прошлом.Для широкого круга образованных читателей.

Александр М. Жабинский , Александр Михайлович Жабинский , Дмитрий Витальевич Калюжный , Дмитрий В. Калюжный

Культурология / История / Образование и наука