Читаем Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места полностью

Еще одним подходом, который можно применять в этнографических исследованиях пространства и места, является изучение социального контроля при помощи структурирования пространства, манипуляции им и других форм пространственной гувернаментальности. Этот подход основан на введенном Мишелем Фуко (Foucault 2007 / Фуко 2011) понятии гувернаментальности (governmentality/gouvernementalité)27, которая определяется как ансамбль институтов, индикаторов и техник власти, направленных на население. Кроме того, гувернаментальность представляет собой тип власти, суверенитета или дисциплинарной базы, именуемый «(у)правлением» (gouvernment), и процесс, при помощи которого административное государство гувернаментализируется (governmentalized) (Foucault 2007). Пространственная гувернаментальность как подвид этих стратегий «обычно изображается в качестве некой новой технологии управления, однако использование пространственного разделения в качестве одной из разновидностей управления является старинной практикой» (Merry 2001: 17, см. также Foucault 2007: 108 / Фуко 2011: 134). Средневековые города, древние города исламского мира и китайские родовые села огораживались для защиты их обитателей и недопущения в них чужаков, границы выступали показателем экономического статуса, религиозной и семейной солидарности и социальной эксклюзивности. Расширение техник пространственной гувернаментальности для производства социального порядка считается одной из характерных особенностей модерного государственного управления (Merry 2001).

Хорошо известной иллюстрацией того, как функционирует пространственная гувернаментальность, которую приводит Фуко, является разработанный в 1787 году Иеремией Бентамом план паноптикона – образцовой тюрьмы, воплощающей дисциплинарный контроль в его идеальной форме (Foucault 1975 / Фуко 1999). Паноптикон представлял собой ряд напоминающих клетки пространств, каждое из которых мог видеть лишь внешний наблюдатель, а находящийся в таком пространстве человек не знал, что за ним наблюдают. Такая организация пространства способствует тому, чтобы его обитатели вели себя так, как будто находятся под наблюдением все время, в конечном итоге превращаясь в стражей самих себя.

В своих постструктуралистских работах Фуко (см. Foucault 1984, 1986 / Фуко 2006) также описывает пространства возможности, или «гетеротопии», в которых технологии и дисциплина социального порядка сломаны или по меньшей мере временно поставлены на паузу, а также реорганизованы с целью производства новых пространств, в которых трансформируются и защищаются микрокосмы общества. Их характеристики предполагают альтернативные способы производства пространства, которые зависят от слома или возведения границ, отделяющих эти пространства от повседневной жизни (Dehaene and DeCauter 2008). Роберт Ротенберг рассматривает эту воображаемую пространственную структуру в исследовании венских садов как разновидности гетеротопии, которая выражает утопические идеалы, разрешает ценностные конфликты, трансформирует время, ограничивается ординарным, но при этом мистифицирует повседневный опыт (Rotenberg 1995).

Кроме того, пространство является технологией социального контроля, используемой в колониальных условиях в качестве дисциплинарного механизма, исходно задействованного в современном Египте (Mitchell 1988). Французские колонисты считали, что при помощи реконструкции подконтрольных правительству сел и городов они смогут произвести новый социальный порядок и колониального гражданина. Тимоти Митчелл называет этот новый упорядочивающий процесс «обрамлением»,

способом разделения и сдерживания, как это было в случае сооружения казарм или перестройки деревень; этот способ функционирует путем воображения некоего нейтрального пространства или объема, именуемого «пространством» (Mitchell 1988: 44).

В Марокко колониальные градостроители под руководством архитектора Юбера Лиоте также строили villes nouvelles [новые деревни (фр.)], современные французские поселения по соседству с уже существовавшими в стране городами, но в то же время отделенные от них (Rabinow 1989). Подобными способами городское планирование и проектирование производили среду, которая поддерживала установленную французами социальную иерархию. Исследование Дрисса Маграуи, посвященное колониальному планированию в Касабланке (Maghraoui 2008), напоминает о значимости пространственной и этнической сегрегации для «окультуривания» (civilizing) марокканских подданных и обнаруживает связь между урбанизмом и гигиеной как составляющей рационализирующего дискурса.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Другая история войн. От палок до бомбард
Другая история войн. От палок до бомбард

Развитие любой общественной сферы, в том числе военной, подчиняется определенным эволюционным законам. Однако серьезный анализ состава, тактики и стратегии войск показывает столь многочисленные параллели между античностью и средневековьем, что становится ясно: это одна эпоха, она «разнесена» на две эпохи с тысячелетним провалом только стараниями хронологов XVI века… Эпохи совмещаются!В книге, написанной в занимательной форме, с большим количеством литературных и живописных иллюстраций, показано, как возникают хронологические ошибки, и как на самом деле выглядит история войн, гремевших в Евразии в прошлом.Для широкого круга образованных читателей.

Александр М. Жабинский , Александр Михайлович Жабинский , Дмитрий Витальевич Калюжный , Дмитрий В. Калюжный

Культурология / История / Образование и наука