Читаем Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места полностью

Конструктивизм и социальное конструирование

В ответ на позитивизм и сциентизм 1950‐х годов, предполагавшие объективный и полностью «внешний» характер реальности, конструктивисты постулировали, что более адекватным является понимание реальности как порождения человеческих практик и намерений – следовательно, реальность субъективна и зависима от языка и символов, используемых для ее передачи. Начиная с 1960‐х годов и все в большей степени в 1980–1990‐х эта эпистемологическая позиция стала господствующей – вплоть до того, что любое проявление культуры, усвоенное путем социализации или аккультурации, считалось неотъемлемо сконструированным. Данная система объяснения реальности и теперь повсеместна в социальных науках.

Впервые этот подход задействовал американский ботаник, палеонтолог и социолог Лестер Уорд (Ward 1905), рассматривавший эволюцию социальной структуры как

нечто сконструированное. Таким образом, изучение социальной структуры есть изучение процесса и продукта этого процесса. Поэтому наша задача заключается… в том, чтобы рассмотреть методы социального конструирования (цит. по: Best 2008: 41).

Эта первая формулировка концепции социального конструктивизма была примечательно прозорливой – во многом благодаря признанию того, что социальная структура как феномен, созданный процессами социального конструирования, требует социологического анализа для выявления лежащих в ее основе формы и значения (Best 2008).

Джеймс Фобион и Джордж Маркус считают, что антропологический конструктивизм включает четыре разновидности анализа: 1) функционалистское рассмотрение практических последствий, 2) семиотическое формирование значения, 3) риторическое использование речи и 4) герменевтический процесс интерпретации (Faubion and Marcus 2008). Далее Фобион и Маркус применяют данные методологические подходы к трем отдельным группам конструктивистской теории. Первая из них восходит к работам Эмиля Дюркгейма, который считал, что форма и содержание социальной организации отвечают за моральные и когнитивные модели организованного взаимодействия: «Именно общество пополняет сведениями наши умы и сердца, помогает приспосабливаться к институтам, выражающим это общество» (Durkheim 1982: 73 / Дюркгейм 2021: 350). Как у Дюркгейма, так и в работах Виктора Тернера (Turner 1968) и Мэри Дуглас (Douglas 1970) значение конструируется посредством ритуальных событий и символов. Ключевыми для второго направления конструктивизма являются исследования Пьера Бурдьё (Bourdieu 1977, 1984), посвященные власти и социокультурному воспроизводству, а также конструированию значения посредством повседневных практик. К третьему направлению Фобион и Маркус в попытке разобраться со множеством разновидностей структурной семиотики относят микроанализ коммуникативного взаимодействия, символическую антропологию и антропологию перформанса. Обращаясь к семиотике, они делают акцент на двух хорошо известных, но противостоящих друг другу теориях конструктивизма: бинарных оппозициях структурализма Клода Леви-Стросса, в котором биологический разум навязывает опыту социальные категории, и культурном релятивизме Клиффорда Гирца, где «человек [sic] – это животное, висящее на сотканной им самим паутине смыслов» (Geertz 1973: 5 / Гирц 2004: 11)38.

Существуют, конечно же, и другие возможности для понимания повсеместного распространения теории социального конструктивизма. В модели социального конструирования реальности Питера Бергера и Томаса Лукмана (Berger and Luckmann 1967 / Бергер и Лукман 1995) взаимодействие лицом к лицу представляет собой основу, посредством которой субъективность другого легко воспринимается при помощи выразительных действий. В этой глубоко личной ситуации люди совместно воспринимают реальность повседневной жизни как континуум «типизаций» (стандартных социальных конструкций), которые становятся общим знанием и тем способом узнать что-либо, который отличается от познания через непосредственный опыт. Чем дальше мы уходим от коммуникации с группой или сообществом, тем более абстрактными становятся типизации. Они подчинены «объективации», то есть выносу наружу процесса социального конструирования, в котором идеи, объекты и другие формы «реальности» считаются стабильными и объективными, а не основанными на субъективных процессах их производителей (Berger and Luckmann 1967 / Бергер и Лукман 1995).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Другая история войн. От палок до бомбард
Другая история войн. От палок до бомбард

Развитие любой общественной сферы, в том числе военной, подчиняется определенным эволюционным законам. Однако серьезный анализ состава, тактики и стратегии войск показывает столь многочисленные параллели между античностью и средневековьем, что становится ясно: это одна эпоха, она «разнесена» на две эпохи с тысячелетним провалом только стараниями хронологов XVI века… Эпохи совмещаются!В книге, написанной в занимательной форме, с большим количеством литературных и живописных иллюстраций, показано, как возникают хронологические ошибки, и как на самом деле выглядит история войн, гремевших в Евразии в прошлом.Для широкого круга образованных читателей.

Александр М. Жабинский , Александр Михайлович Жабинский , Дмитрий Витальевич Калюжный , Дмитрий В. Калюжный

Культурология / История / Образование и наука
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука