Читаем Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места полностью

Майлз Ричардсон (Richardson 1982) использует иной теоретический каркас для того, чтобы продемонстрировать, как осуществляется социальное конструирование пространства, опираясь на более индивидуалистическую и феноменологическую точку зрения, принимающую в расчет то, как люди трансформируют опыт в символы, включая артефакты, жесты и слова. Именно эти символические трансформации, утверждает Ричардсон, наделяют пространство его смыслом, а сформированные пространственные реалии транслируют базовую динамику культуры. Ричардсон предполагает, что конструирование социальной реальности происходит посредством символических процессов, благодаря которым человеческий опыт и чувства прикрепляются (anchored) к элементам материальной среды. Этот процесс прикрепления в большей степени относится к опыту, нежели к языку, в нем акцентируется то, каким образом человеческое восприятие и чувства играют роль в конструировании пространства как значимого в культурном смысле, выступающего моделью социального конструирования, основанной на мире, в центре которого находится личность (Richardson 1984a и b). К аналогичным феноменологическим и сенсорным подходам к пространству и месту мы еще вернемся в главе 5.

В конце 1980‐х – начале 1990‐х годов перспектива социального конструирования пространства стала общераспространенной. Социологи и проектировщики начали называть социально сконструированные пространства «местами», а процесс социального конструирования получил название «создание места»40 (place-making) (Rodman 1992, Feld and Basso 1996, Sen and Silverman 2014). Видный сторонник такого подхода Маргарет Родмен утверждает, что социальное конструирование мест производится живущими в них людьми, при этом к местам относятся «политизированные, культурно относительные, исторически специфичные, локальные и множественные конструкции» (Rodman 1992: 15). Место, с точки зрения Родмен, представляет собой уникальную реальность для каждой личности, в связи с чем любое место складывается из всех социальных конструкций пространственных значений, воплощаемых в конкретной локации и встроенных в нее.

Содержание понятия «создание места» расширяется за счет процессов разграничения, топонимики, саундскейпинга (soundscaping)41 и воображения – все это способы, при помощи которых может быть восстановлено ощущение места, когда насилие, террор и страх «опустошают» привязанность к месту (Riaño-Alcalá 2002). Кроме того, создание места проявляется при помощи ритуального маркирования и проектирования пространства. Джон Грей (Gray 2006), рассматривая, как происходит создание места при помощи оставления ритуальных надписей в непальском доме, использует семиотические системы Мэри Дуглас (Douglas 1970) и Виктора Тернера (Turner 1968). Грей утверждает, что архитектура домов представляет собой обитаемое пространство, преднамеренно сконструированное при помощи дизайна и планировки, которые в процессе обитания в этом пространстве дают символическое изображение идеальной жизни, социального порядка и космоса.

Некоторые исследователи вышли за рамки процесса создания места, интегрируя в своих исследованиях и социальное конструирование, и социальное производство искусственной среды. Примерами подобной интеграции могут служить работы Деборы Пеллоу (Pellow 2002), Манданы Лимберт (Limbert 2008) и Кэтрин Феннелл (Fennell 2011), в которых социально-пространственные смыслы семейных домов народа хауса (Пеллоу), руин Омана (Лимберт) и социального жилья в Чикаго (Феннелл) интегрируются с историями и идеологиями их социального производства. Особенно показательными в этом отношении были недавние антропологические работы, посвященные инфраструктуре.

К понятию инфраструктур относятся базовые материальные и идеологические структуры, которые лежат в основе функционирования физической, социальной и сенсорной среды. Как отмечает Брайан Ларкин,

инфраструктуры представляют собой искусственные сети, которые организуют потоки товаров, людей или идей, обуславливая их пространственный обмен. Являясь материальными формами, они создают природу сетевой взаимосвязи, скорости и направления ее движения, ее темпоральные характеристики и уязвимость к поломке. Инфраструктуры создают архитектуру для циркуляции, в буквальном смысле обеспечивая фундамент современных обществ, и создают среду повседневной жизни (Larkin 2013: 328).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Другая история войн. От палок до бомбард
Другая история войн. От палок до бомбард

Развитие любой общественной сферы, в том числе военной, подчиняется определенным эволюционным законам. Однако серьезный анализ состава, тактики и стратегии войск показывает столь многочисленные параллели между античностью и средневековьем, что становится ясно: это одна эпоха, она «разнесена» на две эпохи с тысячелетним провалом только стараниями хронологов XVI века… Эпохи совмещаются!В книге, написанной в занимательной форме, с большим количеством литературных и живописных иллюстраций, показано, как возникают хронологические ошибки, и как на самом деле выглядит история войн, гремевших в Евразии в прошлом.Для широкого круга образованных читателей.

Александр М. Жабинский , Александр Михайлович Жабинский , Дмитрий Витальевич Калюжный , Дмитрий В. Калюжный

Культурология / История / Образование и наука
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука