Читаем Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места полностью

В своем исследовании медиатехнологий в городах Нигерии Ларкин (Larkin 2008) рассматривает, каким образом радио, аудиокассеты и передвижные киноустановки способствовали изменениям в физической форме города, а также в распространении и значимости культурной продукции. Особое внимание Ларкин уделяет репрезентационным свойствам этих инфраструктур и их исходной идеологической роли в образовании нигерийцев и превращении их в «современных колониальных граждан» (Larkin 2008: 3). В то же время Ларкин указывает на то, что данные технологии подвержены дисфункциям или диверсиям, они зачастую поворачиваются в неожиданных направлениях с намеренными и/или ненамеренными результатами. Эта уязвимость, объясняет Ларкин, является производной от принципиальной нестабильности отношений между технологиями, их использованием в обществе и значениями, которыми они наделяются (Larkin 2008).

Кэролайн Хамфри в своем исследовании архитектуры и воображения в Советском Союзе (Humphrey 2005) приходит к схожему выводу о напряженных отношениях между идеологией и инфраструктурой. Марксистская материалистическая доктрина, отмечает она, подразумевала, что задача советского строительства заключается в возведении материальных оснований, на которых будет создано социалистическое общество, однако на практике эти отношения были куда менее прямолинейными. В действительности советская архитектура выступала не в качестве шаблона, а как «призма», преломлявшая идеи, встроенные в ее замысел (Humphrey 2005: 39). Утверждение Хамфри, что архитектура «собирала смыслы, а затем их рассеивала» (Humphrey 2005: 55), созвучно с утверждением Ларкина о крайней нестабильности инфраструктурных форм, уязвимых к любым видам практического и идеологического вмешательства, которые подрывают их предполагаемые использования и смыслы.

Кристина Швенкель в этнографическом описании инфраструктуры, построенной специалистами из ГДР во вьетнамском городе Винь после завершения Вьетнамской войны (Schwenkel 2013), также рассматривает репрезентационные качества инфраструктурных форм, хотя и с иной точки зрения. В частности, Швенкель демонстрирует особую роль кирпича, как в строительных конструкциях, так и в идеологическом и социальном значении восстановления города для местных жителей. Приводимое в исследовании объяснение данного соответствия заключается в том, что в колониальную эпоху использование кирпича относилось к первоклассным строительным технологиям, обычно предназначенным для элитных зданий и жилья, и считалось соответствующей формой материального производства. Политический смысл и элитная материальность кирпича при их использовании в послереволюционном строительстве государственного жилья «обуздывали политические страсти и утопические настроения, а со временем стали обозначать неосуществленные обещания социального государства и антиутопические руины, [которые] сегодня препятствуют капиталистической перестройке» (Schwenkel 2013: 252). Аналогичным образом городские системы водоснабжения и связанные с водой удобства, которые ветшают и не могут адекватно обеспечивать жилую инфраструктуру в Вине, символизируют как обещания социалистического государства, так и его систематическое безразличие (Schwenkel 2015). Прослеживая, как менялось отношение жителей Виня к кирпичу и городской системе водоснабжения, Швенкель заодно подчеркивает нестабильность инфраструктурных форм. Тем самым она, как и Ларкин и Хамфри, делает акцент на том, что анализ инфраструктуры представляет собой особенно удачный способ рассмотрения совместного действия социального производства и социального конструирования пространства.

Таким образом, социальное конструирование пространства включает широкий набор точек зрения, объясняющих, каким образом смысл вписан в ландшафт и искусственную среду, а также то, какую роль политика, меняющиеся смыслы и культура играют в процессе создания конкретного места. Эти разнообразные подходы сосуществуют в качестве альтернативных стратегий, а в отдельных случаях и в качестве конкурирующих точек зрения. Некоторые авторы при выявлении скрытых процессов социального конструирования отдают предпочтение методологии, основанной на языке, – эта группа этнографических исследований будет более подробно рассмотрена в главе 6. Другие авторы задействуют феноменологический, аффективный и инфраструктурный подходы, к которым мы еще обратимся в главах 5 и 7.

Методологии социального конструирования пространства

Оспаривание и конфликты

Перейти на страницу:

Похожие книги

Другая история войн. От палок до бомбард
Другая история войн. От палок до бомбард

Развитие любой общественной сферы, в том числе военной, подчиняется определенным эволюционным законам. Однако серьезный анализ состава, тактики и стратегии войск показывает столь многочисленные параллели между античностью и средневековьем, что становится ясно: это одна эпоха, она «разнесена» на две эпохи с тысячелетним провалом только стараниями хронологов XVI века… Эпохи совмещаются!В книге, написанной в занимательной форме, с большим количеством литературных и живописных иллюстраций, показано, как возникают хронологические ошибки, и как на самом деле выглядит история войн, гремевших в Евразии в прошлом.Для широкого круга образованных читателей.

Александр М. Жабинский , Александр Михайлович Жабинский , Дмитрий Витальевич Калюжный , Дмитрий В. Калюжный

Культурология / История / Образование и наука
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука