Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места

Этнографические описания оспаривания и конфликтов вокруг пространства дают методологическую рамку для обнаружения способов конструирования (зачастую – в целях гегемонии) пространства и места. Однако те, кто сопротивляется контролю над пространством и его изменениями, точно так же имеют доступ к аналогичным процессам социального конструирования. В этом смысле оспариваемые пространства представляют собой материальную сцену для формирования и продвижения господствующих культурных тем и политических практик, противостояния им и отрицания их – и выступают в таковом качестве. Пространство оспаривается именно потому, что оно конкретизирует фундаментальные и воспроизводящиеся (в ином случае они останутся непознанными) идеологические и социальные структуры, которые оформляют социальную жизнь (Low and Lawrence-Zuñiga 2003).

Память, наследие и привязанность к месту

Исследования процесса создания места и социального конструирования пространства зачастую основаны на памяти и способах ее формирования как господствующем способе фиксации смысла в разных масштабах – от глубоко личного до национального и транснационального. Как утверждает Эдвард Саид, пересекающиеся территории памяти и географии и «в особенности изучение человеческого пространства» (Said 2000: 175 / Саид 2021) фактически создали новое исследовательское поле, которое затрагивает значимые вопросы идентичности, национализма, власти и авторитета. Воспоминания и их репрезентации, утверждает Саид, никогда не являются нейтральным воспроизведением фактов – в некоторой важной степени они всегда лежат в основе того, что Саид называет националистическими или элитными движениями. Эти воспоминания как конструируют и обосновывают, так и отвергают сложившиеся представления о территориальности и ощущении пространства.

Этнография коллективной памяти и места предлагает способы исследования упоминаемых Гастоном Гордильо «данных в опыте аспектов создания места посредством политической экономии, которая задает возможность этого процесса, обращаясь к материальности памяти, ее воплощению на практике и утверждению в качестве социальной силы в производстве мест» (Gordillo 2004: 4). Гордильо утверждает, что «любая память есть память о месте» (Gordillo 2004: 4), так что пространственность памяти представляет собой часть динамического процесса производства пространства. Скрытые конфликты между памятью и местами, которые она конструирует, отражают структурные ограничения процесса создания места для людей и конкретной территории. В частности, Гордильо пытается распутать переплетение исторического опыта, конфликтов и мест на примере народности тоба в аргентинской провинции Чако, рассматривая воспоминания и исторические практики, сформировавшие пространство «буша»44 в материальном, политическом и культурном смысле при помощи противопоставления наемного труда собирательству – привычному занятию этого народа.

Гегемонные конструкции истории, которые обосновывают осуществляемый состоятельными элитами и транснациональными корпорациями политический и экономический контроль, печально известны тем, что они вычеркивают память и локальную историю местных жителей, сталкивающихся с джентрификацией своих районов и перестройкой городов. Борьба за право жить в историческом районе наподобие центров Рима, Бейрута или Каира сопряжена со вступающими в конфликт с джентрификацией нарративами и воспоминаниями, которые бедные и маргинализированные жители задействуют для поддержки своих притязаний на землю (Herzfeld 2009, Sawalha 2010, Ghannam 2002). Однако могущественные государственные чиновники и капиталистические круги игнорируют эти притязания, утверждая собственные конструкции истории от имени всей нации и дискредитируя локальные исторические нарративы, в результате чего местные жители в дальнейшем выселяются, а их земли экспроприируются (Herzfeld 2009, 2003, Ghannam 2011, Harms 2012). Как утверждает Криста Саламандра (Salamandra 2004), предметом споров вокруг репрезентации, сохранения и восстановления Старого города в сирийской столице Дамаске всегда выступают статусная конкуренция и конструирование идентичности правящими элитами. Даже проекты сохранения наследия под эгидой ЮНЕСКО и ИКОМОС (Международного совета по памятникам и мемориальным местам ЮНЕСКО) часто сталкиваются с чрезвычайно конфликтными дискуссиями по поводу того, должны ли то или иное место или объект обозначаться в качестве «наследия» общества или отдельной группы – дискуссиями, зависящими от позиции властвующих элит (Schmitt 2005).