Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места

Этнографические исследования гендерно дифференцированных пространств проливают свет на то, каким образом образцы повседневного поведения, символические репрезентации и способы распределения пространства маркируют места с гендерной спецификой. В этих же исследованиях демонстрируются способы наделения определенных локаций гендерными значениями либо превращения их в точки, где осуществляются гендерно дифференцированные практики. Центральную роль гендера в любых формах создания конкретного места иллюстрируют уже упоминавшиеся выше разнообразнейшие этнографические описания пространственно-дифференцированных гендерных практик – работа Пэтти Келли (Kelly 2008) о государственном борделе «Зона Галактика» в мексиканском штате Чьяпас, интерпретация пространства кенийского народа мараквет у Генриетты Мур (Moore 1986) и исследование Деборы Пеллоу (Pellow 2002), посвященное историческому конструированию гендера и пространства при помощи социально-пространственных практик в поселениях-зонго46 народа хауса в Аккре (Гана).

Начало изучению расиализации пространства было положено первыми новаторскими исследованиями расы, места и социального исключения, выполненными Джоном Сент-Клэром Дрейком и Хорасом Кейтоном (Drake and Cayton 1970 [1945]), которые проблематизировали социальное и пространственное конструирование «черных гетто». В представленной Стивеном Грегори (Gregory 1998) социальной истории района Корона в нью-йоркском Квинсе дается глубокая критика микрополитики черных активистов и городских чиновников, участвующих в «расиализации места», и негативного влияния расовых и классовых властных механизмов на рассматриваемую территорию. Миека Поланко (Polanco 2014) на материале юга США исследует последствия реализованного на федеральном уровне признания сообщества Юнион (штат Виргиния)47 историческим «черным» районом – это решение привело к расиализации и гомогенизации жителей, уничтожив у белых старожилов и недавно прибывших чернокожих жителей ощущение родного места, идентичности и сообщества. А Жаклин Браун в этнографическом исследовании расиализации «черного» Ливерпуля приходит к выводу, что «место является осью власти как таковой» (Brown 2005: 8), проводя исторический анализ ассоциативной связи Ливерпуля с его чернокожими жителями и последствий этой расиализированной городской идентичности48.

Еще одним примером того, как пересекающиеся конструкции расы и класса проникают в пригороды, формируя вычищенное и привилегированное социальное пространство, является социальное конструирование «белизны» (whiteness) в закрытых жилых комплексах (Low 2009, 2003). «Белизна» не только указывает на расовую принадлежность, но и является исторической и культурной конструкцией, которая активно производится и воспроизводится с целью повышения и/или улучшения статуса индивида либо социальной группы. «Белизна» является признаком систематических преимуществ одной группы над другими, становясь вместилищем этих преимуществ в обществах, структурированных расовым доминированием (Frankenberg 1996, 2001).

Для жителей американских пригородов властные механизмы «белизны» (whiteness) скрыты и редко оспариваются, поскольку белые общаются друг с другом в основном в пределах жилых районов, где уже состоялась расовая сегрегация. Механизмы, связанные с расовыми привилегиями, варьируются в зависимости от социально-экономического статуса и гендера, но заметны для большинства людей. К этим механизмам относятся дистанцирование, отрицание, превосходство, принадлежность и солидарность. Эти механизмы защиты «белизны» можно наблюдать в закрытых жилых комплексах, где они выступают в качестве обоснования для обитания в «белом», защищенном анклаве. В результате физическое пространство района начинает отождествляться с его расовым составом. Такое расиализированное упорядочивание пространства и отождествление пространства с конкретной группой людей выступают принципиальным аспектом усиления расовых предрассудков и дискриминации в американских пригородных ландшафтах. В этих сообществах

«белизна» обладает социальной властью определять себя в качестве нормы, того пункта, где само понимание нормальности может возникать и игнорироваться рутиной социального порядка (Fiske 1998: 86).

Таким образом, «белизна» становится одновременно и основанием, и практикой нормализации. Закрытые жилые комплексы способствуют тому, что их обитатели осуществляют наблюдение за границами своих районов, а следовательно, способствуют сохранению этих границ в пространстве.