Простые радости

Однажды, когда она была подростком, ее пригласила на обед престарелая крестная, которая жила в роскошной квартире на Кадоган-сквер. Ее было положено называть “тетя Роза”, хотя никакой тетей она ей не приходилась. Тетя Роза, потомок династии бельгийских промышленников, отвезла юную Джин на такси пообедать в Англо-бельгийский клуб в Найтсбридже. Им подали суп вишисуаз и фрикасе из кролика – отвратительную непривычную пищу, от которой слезились глаза и першило в горле, но которую Джин приходилось заталкивать в себя, ни на минуту не забывая, что это изысканное угощение и Дорри умирает от зависти, ее-то не позвали. Довольно быстро после этого тетя Роза скоропостижно скончалась от рака, и на этом роскошные трапезы и поездки на такси закончились.

Видимо, воспоминание об этом выходе и повлияло на решение, о котором она теперь жалела, – нарядиться в серый шерстяной костюм с меховым воротником и туфли-лодочки. Для Слоун-сквер, где она заскочила в универмаг “Питер Джонс” за новой ночной рубашкой для матери и флорентинками – печеньем с миндалем, – наряд вполне годился, но на Луна-стрит выглядел решительно неуместным.

На углу трое мальчишек без рубашек размахивали обрезками железной трубы, используя заброшенный и искалеченный, с выбитыми стеклами “форд популар”, просевший на четыре проколотых колеса, как ударную установку. Чуть подальше на пустой дороге был в разгаре футбольный матч, и вокруг детских ног гонялся за мячом, приплясывал и лаял жесткошерстный терьер. Джин чуть было не поинтересовалась, почему никто не в школе среди дня в четверг, но вид у всей компании был довольно одичавший, они вполне могли выругаться в ответ, и она в своем лучшем костюме почувствовала себя неловко. Она исходила из предположения, что Марта Кэмкин наподобие тети Розы – респектабельная состоятельная обитательница Челси, но высокая испачканная сажей вилла на Луна-стрит, где она занимала первый этаж, кажется, говорила о другом. Пока Джин топталась на тротуаре, проверяя адрес в карманном ежедневнике, в тени у подвала что-то мелькнуло, и из-за переполненного металлического мусорного бака выскользнула крыса. Она особенно не боялась и не торопилась – скорее шла вальяжно, подумала Джин и сама как мышь прошмыгнула на ступеньки крыльца и позвонила в дверь.

Зная от Элис Хафьярд, что отец Марты – викарий, она нашла его в церковном справочнике Крокфорда меньше чем за минуту: Кэмкин, Уильям Сефтон, приход Святого Иоанна, Чатем, род. 1903; Кеб. колл., Оксфорд; бакалавр, магистр богосл. теолог. колл. Уэллс. Она позвонила в приход в воскресенье днем, рассчитав, что это удачный момент: после обеда, перед вечерней. Голос на том конце был тихий и робкий, совсем не подходящий для чтения проповедей с кафедры, и Джин удивилась, когда говорящий представился как преподобный Кэмкин. На вопрос о местонахождении Марты он немного виновато ответил, что больше не общается с дочерью – неожиданное признание для священнослужителя.

– У меня есть только ее старый адрес, но, возможно, там кто-нибудь будет знать о ее недавних перемещениях. Мы, к сожалению, не знаем. Надеюсь, с ней ничего не случилось?

Джин на секунду растерялась.

– Нет-нет, – сказала она. – По крайней мере, насколько мне известно. Я просто провожу некоторые изыскания о пациентах лечебницы Святой Цецилии после войны.

– А, понятно. Марта точно там была. Может быть, если вы ее найдете, напомните о нас? Ее мать неважно себя чувствует.

Согласившись выполнить странное поручение совершенно незнакомого человека, она записала последний известный телефонный номер Марты в Форест-Хилле.

Еще ровно два телефонных звонка – и Марта была найдена в ее нынешнем обиталище на Луна-стрит. Цепочка адресов оказалась на удивление короткой, и Джин задумалась, так уж ли старался отец отыскать свою дочь и что могло быть причиной их разрыва.

Когда она в конце концов связалась с Мартой, чей уверенный интеллигентный выговор, возможно, тоже повлиял на решение разодеться для визита, она не стала упоминать Гретхен и держалась версии о том, что ее интересует лечебница Святой Цецилии. И это была правда, хоть и не вся.

– Да, Святая Цецилия. Я там лежала. Очень хорошо ее помню, особенно потолок.

– А что особенного было в потолке?

– К сожалению, абсолютно ничего. Просто я ужасно долго лежала на спине, уставившись в него.

– А, понятно. Простите, я сегодня медленно соображаю.

– А как вы вообще меня нашли?

– Упорная работа, неблагодарный журналистский труд. Можно мне как-нибудь зайти к вам поговорить? Это спаренный телефон, и я не могу его долго занимать.

– Давайте. В любой день, кроме среды и пятницы. В эти дни я преподаю.

– Тогда в четверг?

– Мне удобнее днем. В три?

Дверь дома номер 16 по Луна-стрит открыла высокая эффектная женщина с алой помадой, в испачканной краской блузе и широкой развевающейся юбке. Темные волосы повязаны шарфом не под подбородком, как делала Джин и все нормальные люди, а вокруг головы с узлом спереди. Она уставилась на жакет Джин оценивающим взглядом и спросила:

– Это меховой воротник?