Простые радости

Потом, после ужина, они как ни в чем не бывало сидели в гостиной и слушали по радио развлекательную передачу. Джин не могла попросить прощения за свой срыв; это значило бы признать, что между ними произошла размолвка. Лучше безо всяких обсуждений вести себя так, как будто ее и не было. У них были приняты другие способы проявить раскаяние: поделить картофельную запеканку с мясом не поровну, а в пользу матери; вызваться помассировать ей больные ноги; предложить совместный – очередной – просмотр свадебного альбома Дорри.

Кролик подремывал у Джин на коленях поверх сложенного полотенца и покорно давал себя гладить. Его тепло и вес действовали на удивление умиротворяюще, и она почувствовала, что не огорчится, если Тилбери все-таки от него откажутся.

Владелец магазина объявился с клеткой, как и обещал. В магазине она казалась меньше, а у них на кухне заняла почти все пространство у задней двери. Джин застелила дно газетами и соломой и резинкой прикрепила стеклянную бутылку с водой на сетчатое окошко. Сейчас в клетке пахло свежестью недавно оструганного дерева; но очень скоро в ней появится запах животного, совсем не такой приятный, и его до конца не перебьют привычные кухонные запахи средства для уборки “Аякс”, горелых спичек, пищи. Конечно, в нормальных обстоятельствах клетку держали бы снаружи, как того требует элементарная гигиена, но какой смысл тащить ее в сарай, если через несколько дней она все равно отправится в новый дом.

– Довольно безмятежное существо, – снисходительно заметила мать по дороге в постель.

Ее вытянутая рука, не вполне готовая дотронуться до кролика, застыла над его головой словно в благословении.

– Говард?

– Да, у телефона.

– Здравствуйте, Говард, это Джин Суинни.

У нее было железное оправдание для этого звонка, которого он, без сомнения, ждал, и это придавало ей уверенности, поэтому она говорила совершенно спокойно. Каждый раз, когда она вспоминала их последний разговор, ее охватывала легкая паника от того, как безоглядно она ему открылась. Если бы они говорили не по телефону, не на спасительной дистанции, ей вряд ли удалось бы сохранять хладнокровие.

– Здравствуйте, Джин.

В его приветствии не было ни тени неловкости, только обычная теплота и вежливость.

– Гретхен мне написала, чтобы я заехала в эти выходные на примерку.

– Да-да, она мне говорила.

– Простите, что вам досталась роль моего секретаря, но она просила сообщить вам, когда мне удобно.

– Конечно. Ручка и бумага под рукой, я готов записывать под диктовку.

Она по голосу поняла, что он улыбается.

– Давайте в одиннадцать утра в субботу?

– Очень хорошо.

– И еще… Говард?

– Да?

– Кажется, я совершила необдуманный поступок.

– Да? – Его тон внезапно стал серьезным. – Вы мне расскажете, какой именно?

– Только, пожалуйста, будьте со мной абсолютно честны.

– Продолжайте.

– Я купила Маргарет кролика. Она говорила, что ужасно хочет кого-нибудь завести, а я проходила мимо магазина, зашла и внезапно его купила. И только теперь, все как следует обдумав, я поняла, что, может, это совсем неуместно.

– И все? Какое облегчение.

– Вы в ужасе? Пожалуйста, скажите мне. Я не обижусь.

– Кролик? – Он задумался. – Какая заботливая… забота. Нет, не могу сказать, что меня охватывает ужас. Как раз наоборот.

– А Гретхен? Она не будет против?

– Вы знаете, неловко в этом признаваться, но я не имею ни малейшего представления о воззрениях моей жены относительно кроликов. За десять лет брака этот вопрос мы ни разу не обсуждали.

Джин почувствовала, что ее понемногу отпускает.

– Может быть, мне стоит ей написать.

– А давайте я спрошу ее сегодня вечером, и если она в ужасе возденет руки, завтра позвоню вам. Если звонка не будет, считайте, что она за.

– Я бы очень не хотела причинить какие-нибудь неудобства.

Спустя какое-то время она вспомнит эти слова, сказанные ею абсолютно искренне, и поразится собственной наивности.

13

Джин опять стояла в мастерской Гретхен едва дыша, а будущее платье, вывернутое наизнанку и ощетинившееся булавками, надевали ей через голову, а потом подправляли, подтягивали и подкалывали другими булавками, пока Гретхен не осталась довольна посадкой. Стоит Джин пошевельнуться – и ее пронзит дюжина острых булавок.

– Вы похудели с тех пор, как я снимала мерки? – сказала Гретхен с этой своей диковинной иностранной интонацией, превращающей утверждение в вопрос, зажав ткань между большим и указательным пальцами.

– Не нарочно, – вздрогнув, ответила Джин. – Видимо, я меньше ем, когда занята. И больше – когда несчастна.

– А сейчас вы завалены работой, но счастливы? – спросила Гретхен, аккуратно, дюйм за дюймом, снимая платье через голову Джин и раскладывая его на рабочем столе.

– Да, примерно так.

Она была занята, потому что дело Гретхен отнимало у нее почти все время и каждая оставшаяся рабочая секунда уходила на наверстывание обычных обязанностей. А почему она чувствует себя счастливой, она предпочитала не задумываться.