Простые радости

– Она будет слишком занята изготовлением штруделей.

– Как и я. – Они настояли на том, чтобы она взяла себе ящик яблок, этого хватит на всю зиму. – Только у меня скорее будет что-нибудь английское. Может, слоеные пирожки.

Оставалось еще несколько часов дневного света, и все же становилось грустно от близкого заката и угасания идеального дня, и на глаза Джин навернулись слезы. Завтра она вернется к себе за стол и будет строчить “Колонку Кэт” и “Хозяйкины хитрости” и “Сад: неделя за неделей”. Такое невероятное стечение обстоятельств никогда не повторится. Этот единственный день, проведенный с Говардом, она сохранит в памяти и будет время от времени его доставать и пересматривать, как сокровища из ящика стола. Они уже доехали до Шорхэма; хотя прошло столько времени, дети по-прежнему играли в речке. Одна девочка – сама не старше лет восьми-девяти – несла на бедре здоровенного младенца, пошатываясь под его весом. Они выглядели точь-в-точь как те нечесаные, запущенные дети, к которым маленькой Джин запрещалось даже подходить, не то что играть с ними; и даже сейчас они ее завораживали. Она сделала глубокий вдох, а получилось похоже на вздох, и Говард взглянул на нее.

– Что-то не так, Джин? – спросил он. – Я чем-то вас расстроил?

– Что вы, нет, конечно. Я просто поддалась самокопанию.

Она заставила лицо улыбнуться, но улыбка вышла неестественная и никого бы не одурачила, а Говарда и подавно.

Через несколько мгновений он сказал:

– У моей жены есть теория. У каждого есть личная тайная горесть.

– Правда? – Она выдавила из себя смешок, но получился скорее всхлип. – И какая же ваша?

– Свою я уже вам рассказал.

– Ага. Понятно. А у Гретхен какая?

Сейчас она вспомнила тот случай в их саду – ее застывшее лицо, когда она думала, что ее никто не видит.

– Не знаю. Возможно, обратная моей. Но мне интересны вы. Вы мне свою так и не рассказали.

– В меня вдолбили, что не следует рассказывать о своих бедах.

– И кто этот суровый долбильщик?

– Моя мать, наверное.

– Она сама тоже руководствуется этим девизом?

– Она, конечно, никогда не признается в своих неудачах. Но вряд ли ее жизнь назовешь удавшейся. – Она коротко и горько рассмеялась.

– И все же?

– Вы станете плохо обо мне думать.

– Джин, что бы вы мне ни рассказали, мое мнение о вас не изменится.

– Вы – первый человек, которому я об этом рассказываю, – сказала она, краснея и от тепла его комплимента, и от огромности того, что она вот-вот совершит.

Это будет нарушением всех кодексов, по которым ее учили жить, но потребность рассказать ему была неостановима. Приличия, скрытность, самообладание – все было сметено силой этой необходимости довериться ему.

– Забавное вообще-то совпадение, но примерно тогда же, когда Гретхен обнаружила, что ждет ребенка, выяснилось, что я беременна. Только в моем случае это была скорее катастрофа, чем чудо.

Говард молчал, не отрывая глаз от дороги.

– И я сделала ужасное, то, что делают незамужние женщины, когда не могут оставить ребенка.

– Сами или пошли к подпольному акушеру? – В его голосе не было осуждения, только интерес и сочувствие.

– Я пошла к одной женщине в Стоквелле. Она велела мне лечь на старую дверь, положенную на козлы. Сверху были одеяла, но я поняла, что это дверь, потому что у нее все еще была ручка, она врезалась мне в бок.

Даже с расстояния более десяти лет она помнила каждую подробность этого дня. Улица называлась Саутвилл, в совершенно незнакомой ей части Лондона, где она с тех пор ни разу не бывала.

Он непринужденно и уверенно нарисовал ей карту, явно у него уже был предыдущий опыт. Юнион-гроув, Парадайз-роуд; даже названия улиц звучали как насмешка – Союзная роща, Райская дорога. Левая сторона улицы была разрушена бомбой – парочка уцелевших магазинов торчала среди обломков, как старые зубы; баллоны со старой фабрики вытекли на тротуар.

– Вам повезло, что вы остались живы, – сказал Говард.

– Я помню дохлую муху на каминной доске, она казалась ужасным предзнаменованием. Но эта женщина вела себя так невозмутимо. Она сказала: “Я все это много раз проделывала, скоро все закончится, и будешь себе жить дальше. У меня еще ни одна девушка не умерла”. Какая же я была наивная; я думала, она просто его вычистит, и все пройдет, но не тут-то было. Мне пришлось вернуться домой к матери и делать вид, что ничего не случилось, а потом посреди ночи начались схватки.

Она прокралась в туалет с полотенцем, которым накрывала постель. Когда она опустилась на сиденье, ей показалось, что у нее внутри что-то лопнуло, и по стенкам унитаза хлынули кровь и сгустки, похожие на сырую печень.

– Ох, Джин. Что вам пришлось пережить.