Простые радости

– Небось, вы будете утверждать, что не играли со школьных лет, – сказал он, когда они разыгрывались несколькими аккуратными ударами с отскока.

– Так и есть, – ответила Джин, когда мяч скользнул по ободку ее ракетки куда-то в высокую траву. – Но недостаток практики я восполняю азартом и стремлением к победе.

– И вы никогда не проиграете из вежливости? – поинтересовался он, аккуратно отправляя очередной мяч на ее сторону.

– Никогда, – ответила она. – Это не вежливость – отдавать победу тому, кто ее не заслужил.

– Даже ребенку, например, Маргарет? Может быть, победа ее подбодрит?

– Дети – особый случай. Но лучше я ее так хорошо научу, что она сможет выигрывать по-честному.

Говард легко, без особых усилий выиграл два сета. Джин разыгралась только во втором, ухитрилась взять несколько подач и некоторые выиграть, но к тому моменту ей уже стало слишком жарко, она задыхалась и не могла продолжать игру. Она взглянула на часы и с удивлением обнаружила, что уже почти пять. Время в обществе Говарда пронеслось незаметно. Даже если уехать сейчас, дома они будут после шести. Чувство долга с его безжалостной хваткой напомнило о себе.

Увидев, как она смотрит на часы, Говард сказал:

– Наверное, сейчас самое время двигаться. Если нас усадят за чай, это может затянуться надолго.

– Да, – согласилась Джин, одновременно и с благодарностью, и с досадой. – Надо подумать о Маргарет.

– И о вашей матери.

Джин кивнула.

– Я не забуду сегодняшний день.

И это были не пустые слова. В последующие дни она не будет думать почти ни о чем другом, проигрывая в голове их разговоры и смакуя каждую деталь, которую сможет вспомнить.

– Давайте надеяться, что будут и другие, – сказал Говард.

– Да, почему нет? – сказала Джин, точно зная почему. Вряд ли еще когда-нибудь можно будет рассчитывать на отсутствие Гретхен, такое неожиданное и удачное, но если у тебя есть совесть, ты не скажешь такое вслух и даже мысли такой не допустишь.

Они воссоединились с тетей Эди, которую разбудил мистер Ноукс, принесший ей корзинку яиц и горшочек меда и получивший взамен ящик почти самых лучших яблок. Он взял с собой складной матерчатый табурет для рыбалки, наверное зная, что сесть ему не предложат, и теперь примостился у шезлонга, сместив Честера, которого подкупили бараньей костью. Они держались за руки и склонялись друг к другу, но отпрянули при приближении Джин и Говарда. В его присутствии тетя Эди казалась очень возбужденной, прежнюю томность как рукой сняло.

– Это мистер Ноукс, я его наверняка упоминала, – объяснила она. – Он за мной ухаживал, когда я упала с велосипеда.

– Спасибо, что вы ей помогаете, – сказал Говард.

– Это честь для меня, – сказал мистер Ноукс, глядя на тетю Эди с сентиментальной преданностью. – Я бы сделал больше, если бы она позволила, но она очень независимая.

– Он очень много для меня делает, – отозвалась она. – Не знаю, как бы я без него.

Она сжала его руку и на это раз не отпустила.

Когда они ехали обратно, Говард сказал:

– Надо же, как бывает – чувствуешь себя дуэньей при восьмидесятитрехлетней тетушке.

Помимо корзинки с остатками содержимого в багажник были загружены четыре ящика яблок и мешок орехов. На заднем сиденье размещались обещанные тетей Эди трофеи ее генеральной уборки: ондатровое манто, атласное вечернее платье и три пары туфель, бывших в моде в 20-е годы, для Гретхен; шкатулка с запутанными цепочками, лопнувшими нитями жемчуга и коралловыми браслетами для Маргарет. Джин она вручила брошку с изумрудами; одного камня не хватало.

– Я всегда считал, что он ей докучает, но оказалось, что вовсе нет.

– Они просто в восторге друг от друга, – согласилась Джин.

– Никогда не видел, чтобы она так кокетничала, – сказал Говард. – Мне было очень неловко на это смотреть. Не знаю почему.

– Возможно, вам кажется, что они для такого староваты.

– Может быть. Это выглядит немного неприлично. Но разве романтические отношения – только для молодых?

– Нет, конечно, нет. – Джин была полна решимости развенчать любой предрассудок, который мог бы когда-нибудь относиться и к ней. – Я уверена, они испытывают те же чувства, что и восемнадцатилетние. Жажда одобрения и любви никуда не девается. Стареющее тело – только оболочка.

– Это так хорошо звучит, – сказал Говард. – А представьте себе, что в старости нам останется только достоинство – и больше ничего.

Некоторое время они в молчании ехали по узким разбитым дорогам с обнаженными корнями деревьев и арками ветвей – величественными соборами буков и дубов со сводами из пронизанной солнцем листвы.

– Дайте мне эту брошь, я вам ее починю, – наконец сказал Говард. – Понадобится новый камень.

– Вам незачем беспокоиться, – сказала Джин. – И так хорошо.

– Никакого беспокойства, – ответил он и помотал головой. – Я ювелир. И я хочу это сделать. Хоть что-то сделать для вас.

– Тогда спасибо.

– Тетя Эди дарит подарки с лучшими намерениями, но обычно от них больше мороки, чем радости. Боюсь даже подумать, что скажет Гретхен о мехах. И туфлях.

– Шелковое платье, вероятно, пригодится. Она сможет превратить его в какой-нибудь потрясающий наряд.