Простые радости

Боковая калитка была заперта. Джин жала кнопку звонка чуть дольше, чем принято, и в ожидании репетировала, как будет выражать дружеское беспокойство, но, когда стало очевидно, что все старания насмарку, оно превратилось в досаду. Джин, никогда не расстававшаяся с блокнотом и ручкой, написала коротенькую записку и бросила ее в почтовый ящик:

Дорогая Гретхен!

Сегодня утром я забегала поговорить, но увы. Попробую завтра в то же время. Надеюсь, ничего не случилось.

Джин

Чтобы выместить раздражение от напрасной поездки, она шла быстрым шагом и уже подходила к концу Бердетт-роуд, когда услышала свое имя. Обернувшись, она увидела, что за ней, натягивая поверх платья кофту, бежит Гретхен. Даже так она прекрасно выглядит, подумала Джин. Зайди к ней без приглашения в понедельник утром, и все равно не застанешь ее с ненакрашенными ногтями и неубранными волосами.

– Простите, – проговорила Гретхен, задыхаясь, когда оказалась в зоне слышимости. – Я была в ванной и нашла вашу записку, только когда спустилась.

Мятая бумажка была зажата у нее в кулаке.

– Что-то случилось?

– У меня нет. Это я вас хотела спросить, – сказала Джин. – Вы пропустили визит к доктору Бамберу, а потом не ответили ему на письмо, и он написал мне, довольно желчно.

Гретхен нетерпеливо помотала головой.

– Я просто не смогла в тот день. Маргарет все еще неважно себя чувствовала после болезни. Я думала, что попросила Говарда позвонить и отменить прием, но, может, и нет. И вообще, почему нельзя использовать кровь, которую они уже взяли?

– Ну, я так понимаю, что этот электро… или как его там – довольно хитроумная процедура. Накануне нельзя ничего есть с вечера, а исследования надо проводить в тот же день, когда взяли кровь. Я не понимаю, как именно устроен процесс, но… – Она замолкла. Ей хотелось добавить: ты на это шла. Ты к нам обратилась, а не наоборот. Но она только пожала плечами. – Я волновалась, вдруг что-нибудь случилось, и вы вообще передумали во всем этом участвовать.

– Нет-нет, ничего не случилось. Просто мне надоело, что меня все время тыкают и колют и не верят мне. Все так затянулось.

Джин теряла терпение. Она проглотила несколько колких ответов: если дать волю раздражению, ничего не добьешься, а потерять можешь все. Она нуждается во взаимодействии с Гретхен гораздо больше, чем Гретхен в ней.

– Послушайте, я понимаю, как вам непросто, – сказала она, преодолев соблазн изложить свои собственные огорчения и тревоги. – Если я могу как-то облегчить вам задачу, пожалуйста, скажите. Гретхен, вы же знаете, что я в вас верю. И если уж на то пошло, думаю, что и доктор Бамбер тоже. Но наука не опирается на веру. Осталось всего два этапа – этот анализ сыворотки и пересадка кожи. И все.

– Хорошо. Простите. Я не собиралась быть капризным пациентом. Я благодарна вам за все, что вы для меня сделали.

– Не стоит благодарности, – сухо ответила Джин. – Мы все хотим одного и того же.

Собирались низкие клубящиеся облака, несколько крупных капель дождя упали на тротуар. Джин гадала, пригласит ли Гретхен ее зайти, чтобы продолжить разговор в доме, но та, судя по всему, не собиралась.

– Позвоните Говарду и скажите ему, когда следующий прием, и мы приедем, – пообещала она, натягивая кофту на голову, чтобы прикрыть волосы.

– Я могу сказать прямо сейчас, – сказала Джин, возмущенная тем, как бесцеремонно Гретхен обращается с Говардом, будто он ее секретарь. – В эту пятницу утром. Встретимся на Чаринг-Кросс в девять. С вечера ничего не ешьте, можно только пить воду.

Дело было улажено, и они попрощались под теперь уже всерьез зарядившим дождем. Гретхен побежала обратно домой, прикрывая голову руками, а Джин поплелась к автобусной остановке со смутным чувством неудовлетворенности, почти не имеющим отношения к тому, что с утра она вышла из дома без зонта.

Но сейчас, когда они обнялись у касс и вышли на Стрэнд, Маргарет посередке, раздражение, окрасившее их предыдущую встречу, казалось, было забыто. В порядке эксперимента Джин надела изумрудно-опаловую брошь, приколов ее – возможно, нелепо – к лацкану поношенного плаща. Ей было любопытно, сохранил ли Говард подарок в секрете; от этого как будто зависела его символическая ценность. Но как только женщины поздоровались, Гретхен взглянула на украшение и сказала:

– Это старая брошка Эди? Говард отлично над ней поработал. Выглядит как новенькая.

– Да, – сказала Джин, испытав одновременно и разочарование, и облегчение. – Романтическое значение подарка как-то потускнело, зато цельность Говарда – нисколько. – С ее стороны это очень мило – и с его.

– Так называемые подарки тети Эди – это полный ужас, – отозвалась Гретхен. – Вечно они сломанные или у них чего-то не хватает, и в итоге ты тратишь деньги на то, что тебе в общем-то и не нужно. Ее ужасные туфли я отправила прямиком на помойку.

– А шубу?

– Шубу оставила, – призналась Гретхен. – От нее разит камфарой, но, может, пригодится.