Простые вещи

Но Саня не захотел ни о чем Павла Антоновича спрашивать. А точнее, не захотел про Веру рассказывать. Все снова объяснять — себе дороже. И насчет Иринки Ляля тоже права, конечно. Саня вздохнул и замолчал. Ладно, положит он коробочку в стол и до поры до времени о ней забудет. Забудет, чтобы о кольце не вспоминать: стоило о нем вспомнить, становилось тоскливо и неуютно.

— Занятий у тебя здесь, сколько душе угодно, — говорил Павел Антонович Иринке. — Хочешь — из песка куличи пеки, хочешь — в бочке пускай кораблики. А еще лес, купание. Пруд не зарос еще? — спросил он у сына.

— Да нет, не зарос. Но все равно лучше на реку ходить, там теперь сходни есть для купания.

— Ну что, Наталья, обновим купальник? — озорно спросил Павел Антонович.

— Завтра обновим, сейчас чай пить будем. Проголодались все с дороги.

И правда, проголодались. Саня захлопотал первый — как-никак хозяин. Ляля стала ему помогать и опять почувствовала Верину руку — все на кухне удобно! Не удержалась и сказала:

— Ох, Саня, Санек, улаживай скорее сердечные дела! Посмотри, как дом у тебя обихожен. С любовью, с хозяйственным попечением. Я по нему хожу и всюду о тебе заботу чувствую.

Саня от Лялиных слов отмахнулся. Но что-то от них и запало.

Стол накрыли все-таки на кухне — быстрее, сподручнее.

— В саду чаи распивать завтра будем, — распорядился хозяин, — сегодня лучше по Посаду пройдемся.

— И соловьев послушаем, — мечтательно добавил Павел Антонович. — Мы ведь с тобой, Наташенька, ни одного соловья в этом году не слышали…

После чая вышли пройтись, полюбовались видом с высокого берега речки. На каждого наплывали воспоминания, ожили дед с бабушкой.

— Завтра навестим их, — сказал Павел Антонович. — Ты, сынок, давно у них был?

— В прошлом году, — признался Саня. — К тете Лизе недавно ездил, а к нашим еще не собрался. Я, знаешь, здесь в доме будто с ними так и живу, потому и на кладбище хожу редко.

— А мы навестим, да, Наташка?

— И я с вами, — подхватилась Ляля. — А потом в Лавру сходим.

— Непременно сходим.

На закате сидели на крылечке, время текло ласково, неспешно, и казалось, что и забот-то никаких на свете нет.

— Хорошо здесь, — вздохнула Ляля. — Я понимаю, Санечка, почему ты в Москву не перебираешься.

— Чего ж не понять? Я тут помещиком живу, — засмеялся Саня. — В теплом родовом гнезде, а там, на шестке, в чужих людях.

— Это сейчас оно стало теплым, — вздохнул Павел Антонович, — а как вспомнишь жизнь впроголодь, огород, печку, керосинку и стирку в корыте, так удивляешься, как сил на все хватало. А хватало, потому что многим куда хуже доводилось. Сами знаете, о чем я говорю. Так что повезло вам, ребятки, что вы в свои времена живете — нелегкие они, конечно, но не смертельные. Тех тягот, какие наши отцы и деды выносили, вам, слава Богу, не досталось.

Все притихли, соглашаясь с ним. Нет, сожалеть о прошлом не стоило, но не хотелось и то хорошее расточить, что предки нажили, благодаря чему сегодняшнее стало легче предыдущего…

Глава 12

В один миг свернулись Посад, Москва — Александр Павлович лежал и смотрел в окно вагона на мелькающие мимо поля. Он уехал раньше Ляли. Все, как и предсказывал Сева, завертелось в один миг, документы, чемодан, прощальные поцелуи, и вот он уже едет в Париж и сам себе не верит.

Александр Павлович всегда любил поезд. Ничейное время, нейтральная территория — он забивался на верхнюю полку и под стук колес, под мелькание картинок думал разные мысли. Вагонных общений он избегал, но сверху искоса поглядывал на возбужденно мелькавшую молодежь. Дверь в купе не закрывалась, по коридору кочевали еще не нашедшие себе места индивидуумы. Женский пол — цветущий и не слишком — теснился вокруг Севы, избрав его своим покровителем. Из его купе доносился заливистый смех — там кокетничали и рассказывали смешные истории. Мозговой центр поездки Вадим Вешников, а для коллег просто Вадик, оказался в одном купе с Александром Павловичем — темноглазый, крепкий, широкоплечий молодой человек. Саня с восхищением наблюдал, с какой неиссякаемой энергией Вадим улаживает мелкие и крупные неприятности путешествующих. К нему приходили, о чем-то спрашивали, просили, настаивали. Он отвечал, уговаривал, спорил. Но иной раз во время разговора застывал, смотрел в пустоту остановившимся взглядом, почти экстатически. Любопытный паренек.

Сам Александр Павлович чувствовал себя небожителем. Он не вез с собой никаких творений, а если вез, то в собственной голове. Не мучился амбициями, не выбивал себе места под солнцем, то бишь в предоставленных парижских залах, потому что недовольные пытались и в поезде сдвинуть с места довольных. Однако Вадим держался стойко. Он еще в Москве раздобыл план выставочного помещения, художники все вместе обсудили экспозицию и разделили между собой стены и стенды. Разместили живописные работы, графику, вышивки, ювелирные изделия, мелкую пластику. В спорных случаях кидали жребий. Кому-то повезло больше, кому-то меньше. Судьба. Ее решения Вадим менять не собирался.