Простые вещи

Да, Париж был югом, а он и не подозревал, насколько тут — юг. Цвели и благоухали розы, шелестели фонтаны, люди жили на улице. Вокруг звучала французская речь, и Саня невольно удивлялся, когда слышал ее из уст простых работяг, красивших фасад, и усатого мясника в белом переднике.

Но еще больше изумила его русская фраза.

— Вот уж никогда не думала, что буду закрывать ставни в доме Ван Гога, — произнесла рядом с ним из открытого окна стриженая женщина по-русски и закрыла ставни.

Александр Павлович оглядел дом — рядом с воротами висела табличка: «В этом доме у своего брата Тео жил Винсент Ван Гог». Да, повезло какой-то россиянке, хорошо закрывать ставни в доме Ван Гога!..

А какой вид ему открылся со смотровой площадки! Париж состоял из ступеней черепичных крыш, был розовым, в легкой дымке, и манил, манил…

Александр Павлович уселся на лавочку и, отдыхая, любовался. Какие могли быть разочарования? Нет, он уже очарован, влюблен. Ему казалось, он изменился, впитал легкость, щеголеватость, шутливость, какой щедро делилось с ним окружающее. Он ощущал радость и легкое головокружение, будто от бокала вина — вина Парижа.

Глава 13

— Ну, вот и разъехались, — не то с грустью, не то с удовлетворением сказала Наталья Петровна, усевшись на складной стульчик, который прихватил с собой заботливый Павел Антонович, чтобы жена могла посидеть, где ей заблагорассудится. Сам он устроился на травке, а Иринка побежала собирать цветы на лужке.

— Хорошо, что ты не разъехалась после всех предотъездных хлопот, — отозвался муж с улыбкой.

Да уж, нахлопоталась она всласть. Сначала Саню собирала, потом Лялю, а заодно и сами собирались. Так уж вышло. А как иначе? Сане позвонил приятель: все готово — бумаги, билеты, выезжаем чуть ли не послезавтра. И началось. Кто не знает чемоданной суеты? Любимая майка не постирана. На шортах пуговки не хватает. Носки нужно купить. А что на парад? А что в поезд? Только благодаря сноровке Натальи Петровны Саня уехал в Париж отглаженный и аккуратный, словно принц. Ей прямо нехорошо становилась, когда она себе представляла, каким мятым и бомжистым мог он вступить на иностранные улицы без ее рачительного глаза. А молодежи все нипочем! Она не думает, как чужие люди посмотрят. С Лялей совсем другое дело. Глажки, пришивки, подшивки тоже хватило, но Лялечка переживала, что брать, что не брать. Она-то очень была озабочена, как на нее посмотрят. Не хотела попасть впросак, выглядеть белой вороной. И Мишу тоже нужно было собрать, ему же на конференции выступать! Женщины к одежде относились с трепетным волнением. Еще бы! По одежке встречают! А Миша только посмеивался. Он уже набивался на всяких международных конференциях, навидался европейцев и американцев.

— Одевайте меня попроще, милые женщины, — просил он. — Люди теперь расстались со всякой официальщиной, ходят, в чем им удобно. И потом, Лялечка, мы с тобой на месте мигом сориентируемся, купим мне среднего стандарта рубашку, а тебе юбочку, если вдруг почувствуем, что мы не в той стилистике. Не волнуйся, будем себя там чувствовать как кум королю.

Видя спокойствие Миши, Ляля успокаивалась. Она и впрямь стала выбирать то, в чем ей ловко и удобно.

— Мы гостей не осуждаем, и нас никто не осудит, — говорила она тете Наташе, укладывая одно и вытаскивая другое.

Заодно с Лялей собиралась и Наталья Петровна — ей необыкновенно пошла одна из Лялиных длинных юбок, и свитерок под брюки ей Ляля приглядела. А уж майки сам Бог велел с собой взять, как раз к новокупленным укороченным.

— Да, да, вот так и поедете, — говорила Ляля, гладя ее по плечу и оглядывая в зеркале. — Прелесть! Просто прелесть! А у меня все равно зря валяются.

Что валяются, Наталья Петровна успела заметить. Но без осуждения — где ж молодежи все успеть? А вообще-то она оценила, как Ляля все устроила у себя в квартире. Потом и для себя кое-что переймет — очень уж на кухне удобно. Поначалу Лялины подарки смущали Наталью Петровну, и она все открывала рот, чтобы отказаться, но Ляля так заботливо хлопотала, что язык не поворачивался: отказаться — значит, обидеть. Переборола смущение и рукой махнула: по-родственному так по-родственному! Она почувствовала, что Ляле хочется к ней притулиться. Ну и хорошо! Одна-то без старших набедовалась. А Наталья Петровна с Павлом Антоновичем, может, люди невысокого полета, зато к ним под крыло прятались охотно, видно, надежные были крылья.

Иринка во время чемоданной суеты целиком перешла на попечение Павла Антоновича, они вместе странствовали по Москве — кормили лебедей на Патриарших прудах, катались на карусели и на колесе обозрения в Парке культуры, разглядывали бабочек в Зоологическом музее.

— Вот какая ты у меня любознательная! — радовался Павел Антонович, видя, что малышка не жалуется на усталость в просторных залах музея, а с радостным изумлением готова рассматривать витрины с рыжими лисицами, серыми волками и печальными оленями, чуть траченными молью.