Простые вещи

Сева пощадил, не выдал Саню и просил избавить его от обязанностей гида: любезность на любезность, так сказать. Тем лучше, значит, и Саня имеет полное право на самостоятельную жизнь.

— Если хотите, мы с Таней можем вам составить компанию, — откликнулась Алла и тут же прибавила, приглядевшись, — да нет, вы тоже одинокий волк.

Саня почувствовал благодарность за проницательность.

— И про вас не скажешь, что вы из стадных овечек, — не остался он в долгу.

— Не из овечек и не из стадных, — согласилась Алла.

За недолгое время, проведенное вместе, они прониклись друг к другу симпатией, но каждый дорожил своим настроем, давними мечтами и изменять им не собирался.

Поезд замедлил ход, все давно стояли у окон, разглядывая пригороды Парижа и не находя в них особенной живописности, но теперь — теперь уже сам Париж. Не слишком высокие стеклянные своды, толпа народа и новая толпа, покинувшая поезд, идущая к выходу. Пока ничего особенного, толпа себе и толпа. Но Александр Павлович уловил французскую речь и, даже еще ничего не видя, почувствовал себя счастливым. Беглый взгляд на запруженную народом площадь, и вот они в автобусе — первая поездка по городу, смотрят во все глаза.

Александр Павлович откинулся на мягкую спинку и смотрел в окно, как смотрел бы сон — светлые дома с щеголеватой лепниной и узорными решетками, темно-красные и темно-зеленые навесы кафе — южный нарядный город. А вон маленький садик на крыше! Узкая улица кончилась, поехали вокруг конной статуи, стоящей посередине площади — хвост, круп, в лицо так и не заглянул, — снова свернули в узкую уличку, а потом на набережную и по мосту через Сену…

Гостиница тоже на узкой улице неподалеку от площади Трокадеро. Начали расселяться, и к Александру Павловичу подошел Вадим.

— Не возражаете, если и тут будем в одном купе?

— Сердечно рад, — отозвался Александр Павлович, получил свою магнитную карточку и отправился на третий этаж.

Номер и вправду не больше купе, но мил, уютен, в сине-голубых тонах, приятных в летнее жаркое время.

— Мы после размещения сразу в «Русский дом», он тут неподалеку. Посмотрим помещение для выставки. Встретимся с администрацией. Вы с нами?

Да, конечно, он тоже пойдет и посмотрит, будет знать, где расположится выставка.

Но тут же переменил решение. Нет, нет, он в Нотр-Дам, на набережную, на Монмартр, а в «Русский дом» можно и завтра. Простился и вышел. Узнал у хозяйки, улыбчивой приятной дамы, где ближайшее метро, порадовался про себя: «Какое произношение! Ах, какое замечательное произношение!» — и заспешил по-московски к метро, к долгожданным чудесам!

Но через пять минут уже не спешил, шел, оглядываясь по сторонам, и радовался всему, что видел — домам, кафе на тротуаре, прохожим, прислушивался к голосам, ловил отдельные фразы. Отметил простоту одежды, непринужденность. И снова прибавил шаг, потому что и представить себе было трудно — неужели через несколько остановок он окажется на острове-кораблике посреди Сены и войдет под своды собора Парижской Богоматери?

Метро поразило скудостью и функциональностью — транспорт для бедных, и народ соответствующий — аккуратнейшие старушки, негры, многодетные мамаши. Ну и туристы, разумеется, с блаженными улыбающимися лицами.

По дороге опять передумал. Испугался заведомо туристического Ситэ и Нотр-Дама. Нет, лучше начать с Монмартра, там улицы помнят поэтов, художников, окажешься в незнакомом месте, но в знакомой компании.

Вышел из метро и попал в веселую суету — вдоль бульвара пестрые магазины, а прямо перед глазами светится большая красная мельница, обещая танцы полуголых красоток, — знаменитое кафе Мулен-Руж.

С забившимся сердцем Александр Павлович Иргунов стал подниматься вверх на Монмартр, холм мучеников. Здесь в давние времена заплатили жизнью за веру первые христиане, а потом платили тоже жизнью и тоже за свою веру всевозможные мученики искусства, непризнанные новаторы, ставшие святынями много лет спустя, после смерти.

Александр Павлович не спеша шел по улице Лепик, вспоминая песенку Монтана. Да, та самая улица Лепик, и он по ней шествует. Оказывается, чувствительности и восприимчивости он не потерял, смотрит вокруг с детским любопытством. И чего вокруг только нет! Прилавки магазинчиков притягивают взгляд — на одном лежат на снегу раковины и розовые лангусты, другой обвешан связками битой птицы, третий манит круглыми хлебами с грубой коркой и тонкими батонами-багетами. Хозяева и покупатели обменивались шутками. Выбрав серебристо-розовую рыбу, немолодая симпатичная женщина попросила почистить ее и уселась за столик, стоявший на тротуаре, выпить чашечку кофе. Заметив любопытный взгляд Александра Павловича, она сказала:

— Прекрасная погода сегодня, месье. Удачи вам в Париже!

Конечно, нетрудно догадаться, что он турист, но ответил турист уже с парижской непринужденностью:

— Удачи и вам, мадам, — и заслужил доброжелательную улыбку.